— Что привело тебя в такой ранний час? — послышался голос за моей спиной.
Я обернулся. Священник стоял, пряча ладони в рукава балахона. Он был совершенно седым, и на вид ему было лет девяносто, но ему удалось подойти ко мне абсолютно незаметно.
— Я не знаю, — ответил я. — Ноги сами привели сюда.
Старик тепло улыбнулся.
— Значит, на то была воля Господа, — сказал он.
Я пожал плечами.
— Что-то терзает твою душу, — констатировал священник. — Расскажи, тебе полегчает.
Я вздохнул и поправил ремень, пытаясь сформулировать мысль, я и сам до конца не понимал, что именно гложет меня.
— Мы с другом, — начал я. — Решили затеять войну.
Священник удивлённо посмотрел на меня.
— И против кого же?
— Против гаэлов, отче.
— Сильную обиду они вам учинили? — спросил старик.
Я замялся на несколько секунд.
— Два года в рабстве — достаточно сильная обида, — сказал я. — Разорённые деревни, угнанный скот, убитые люди, достаточный повод, по-моему.
— Гаэлы всегда грабили пограничные земли, сколько я себя помню, — ответил старик, поглаживая выбритый подбородок. — Мне кажется, тут есть что-то ещё, не так ли?
Я снова замолчал.
— Мой друг — претендент на их корону, — сказал я.
— Да, теперь всё понятно, — улыбнулся священник. — Скажи мне вот что, сын мой. Готов ли твой друг прекратить набеги на наши рубежи? Готов ли жить в мире и держать племена крепкой рукой?
— Да, конечно! — воскликнул я. — Ему незачем воевать с нами, когда так много врагов внутри королевства.
— Тогда я благословляю вас. Затея праведная, и Господь поможет вам, — сказал священник, легко касаясь моей головы скрюченными пальцами.
— Спасибо, отче, — искренне поблагодарил я и вышел из храма с лёгким сердцем.
Тогда я ещё не знал, что церковники напрямую связаны с имперской канцелярией, и всё, что ты говоришь на исповеди, думая, что всё сказанное останется тайной, сразу же становится известно законникам. Тогда я верил, что священнику важнее исцелить твою душу, а не набить карман горстью серебра, полученного за интересный донос.
С другой стороны, церковь в трудные времена помогала простому народу, организовывала госпитали и лепрозории, ночлежки для бедноты, раздавала хлеб. Как и в любой структуре, люди в церкви были разные, хорошие и плохие.
Я вышел, поглядел немного на восходящее солнце и отправился в сторону торговых рядов, намереваясь купить себе хоть какую-нибудь броню и припасы в дорогу.
Мимо меня, отчаянно нахлёстывая коня, широким галопом промчался всадник. Я проводил его взглядом — он мчался в крепость. Многие прохожие остановились, подобно мне разглядывая удаляющегося всадника, но уже через мгновение вернулись к своим делам.
Торговые ряды ранним утром немноголюдны. Лишь сонные купцы открывают лавки да раскладывают товар, делятся новостями и перемывают кости тем, кто ещё не пришёл. Это потом, ближе к вечеру, поток людей на рынке кажется неиссякаемым, а движение их — хаотичным, но утром всё совсем наоборот.
Первым делом я заглянул в лавку сапожника, надеясь подобрать себе готовую обувь. В походе без хорошей обуви никуда, но делать на заказ не хотелось, это долго и дорого. Поэтому я купил крепкие сапоги из бычьей кожи, затем в соседней лавке приобрёл толстый стёганый гамбезон из нескольких слоёв льна, прошитый тонкой проволокой и набитый конским волосом.
Я потратил полчаса на покупку различных припасов в дорогу — сушёного мяса, хлеба, крупы, а когда закончил и взвалил мешок на плечи, сильно пожалел, что не умею выбирать лошадей. Взял заодно пару бурдюков — пить из ручьёв и луж давно надоело. Сгибаясь под тяжестью, я отправился обратно в трактир, надеясь, что Киган не выкинул ещё какой-нибудь фокус навроде пьяной игры в ножички или что-нибудь в этом духе.
К счастью, Господь мои молитвы услышал, и когда я вернулся, гаэл тихо завтракал в общем зале. Я оставил мешки в комнате и присоединился к нему. Киган уплетал за обе щеки яичницу-глазунью с беконом, запивая это всё слабой медовухой. Я решил заказать жареного цыплёнка с чесноком.