— Нужно, чтобы мужчина, человек, взял меня в законные жены, — ответила она. — Тогда исчезнет мой хвост, тогда, войдя в его дом женой, я стану просто обычной женщиной.
Онн задумался. Конунг никогда не желал иной жены, кроме Хэзер. Но сейчас он стар, и, если таким способом поможет Бертильде и снимет с нее злые чары, обрекающие на вечную жизнь и вечные страдания, он готов на это пойти.
— Если хочешь, я могу взять тебя в жены, — предложил Онн. — Конечно, я стар, но все равно мы уже много лет живем вместе, как муж и жена. Можем хоть завтра пойти к друидам и попросить их провести обряд. Или к эльфам. Или даже к жрецу Одина. Как тебе будет угодно!
Бертильда снова лукаво улыбнулась, искоса бросила на него мимолетный взгляд и покачала головой.
— Нет, король эльфов, — ответила она, чуть погодя. — Не все так просто. Такой обряд не годится, чтобы снять проклятие с хюльдры.
— И что же тогда следует делать? — Онн нахмурился. Все это начинало ему не нравится, он почувствовал, что в словах женщины есть какой-то серьезный подвох, которого с самого начала он не разглядел.
— Здесь на островах есть жрецы нового бога, новой религии. Их немного, возможно, ты слышал о них. Они пришли с римлянами. Потом римляне ушли, а жрецы остались. Они строят храмы. Только обвенчавшись в таком храме, хюльдра может стать человеком.
— Но почему? — изумленно воскликнул конунг. — Чем тебе не годится святилище Одина?
— Потому что новый бог — бог милосердия. Старые боги не услышат меня. Они знают лишь войну, как и ты прежде.
— Хорошо, — Онн кивнул. — Значит, пойдем к этим новым жрецам. Какая разница!
И снова Бертильда покачала головой.
— Они не станут венчать тебя просто так. Ты должен будешь отныне служить новой религии. Отказаться от прошлого. Но тогда ты не войдешь в зал Вальгаллы. Не сядешь за стол с Одином. Не увидишь Хэзер и брата. Готов ли ты к этому?
И очень надолго конунг замолчал. С раннего детства мечтал он, как однажды будет пировать за одним столом с богами, которым долгие годы приносил жертвы. Как будет сражаться с утра до вечера в жарких битвах турниров, а вечером пить священный мед в залах, освещенных лишь блеском мечей. Ради этой мечты он жил, ради нее воевал. И ради нее с юности был готов умереть. Вальгалла неодолимо манит его и сейчас. Но теперь, еще больше, чем волшебные палаты павших, мечтал он снова увидеть Хэзер, ту единственную, которую избрал для себя раз и навсегда. Сможет ли он отказаться от всего этого лишь ради того, чтобы избавить от страданий несчастную хюльдру?
Бертильда не перебивала его размышлений, а долгое время спустя конунг вздохнул и произнес.
— Что ж. Это непростое решение и у меня нет ответа. Но давай хотя бы найдем этих жрецов и послушаем, что говорит их бог!
— Спасибо тебе, — прошептала Бертильда растроганно, и конунг впервые увидел, как в ее глазах блеснули слезы.
На следующее утро они оставили свою хижину, простились с эльфами, с лесом, и отправились на поиски посланцев новой религии, и много дней прошло, прежде чем оказались они на пороге первой церкви.
Навстречу им вышел молодой священник, выслушав их, он серьезно покивал, а после пустился в увлекательный рассказ о судьбе и страданиях своего бога. Онн и Бертильда слушали, не перебивая. Конунг вглядывался пронзительным взглядом зеленых глаз в лицо этого священника, пытаясь различить фальшь, но казалось, тот искренне верил во все, о чем говорил. И наконец, конунг решился.
— Я готов, — кивнул он. — Я верю тебе.
— И я, — откликнулась Бертильда.
Когда обряды были завершены, когда состоялось венчание, когда были принесены брачные клятвы, стены церкви вдруг озарились странным теплым светом, который пробился откуда-то сверху, сквозь узкие зарешеченные окошки, его лучи упали на женщину, и на миг она стала еще прекраснее, чем была когда-либо. А потом ее красота вдруг странно поблекла. Онн смотрел на свою новую жену, на ту, которую знал столько лет, но не узнавал ее.
Перед ним стояла не прекрасная, вечно молодая колдунья, а обычная женщина средних лет, приятной наружности, но никак уж не красавица. И тем более, не колдунья.
— Свершилось! — радостно воскликнула Бертильда. Она обернулась к священнику. — Вы видели это? Это чудо!
— Я должен записать это для проповеди! — тут же воскликнул он и кинулся внутрь церкви. — Идите, благословляю вас!
Онн и Бертильда, взявшись за руки, вышли из храма. За порогом конунг поцеловал свою теперь уже жену и вдруг с интересом спросил:
— Скажи мне, Бертильда, ты была прекрасней всех женщин на свете! Неужели же за столько лет не нашелся ни один влюбленный безумец, который готов был бы принять новую веру и войти в церковь, лишь бы назвать тебя женой? Никогда в это не поверю! Почему ты дожидалась меня? Зачем мучилась столько лет?
— Конечно, такие безумцы находились, — Бертильда улыбнулась, и вокруг ее зеленых глаз появилась сеточка морщин, которой не было прежде. — И их было немало! А если честно, то очень и очень много! Но я отказывала им.
— Почему? — конунг застыл от изумления. — Ведь ты так мечтала стать человеком!
— Потому что если какой-то крестьянин или даже воин войдет в церковь со мной и станет служить новой религии, даже если случится чудо и хюльдра станет человеком, — люди не пойдут за ним. А за тобой пойдут. И король Гуннар пойдет за тобой. И его дети. И дети их детей. Я хотела, чтобы сюда пришли люди, Онн. С востока идут племена германцев, их тысячи тысяч. Нам нужна единая вера. Нужна бриттам и твоим викингам. Нужна нашим островам. Нашему миру. Ибо мир наш, мир земной, рушится в бездну. Старая религия, моя религия, не оправдала надежд. Пришло время дать шанс новому. За тобой пойдут люди. Мир станет другим. И ты создашь больше, чем ты разрушил.
Слушая ее, Онн почувствовал, как в его душе зажегся свет, которого не было прежде. Теперь он не был завоевателем, мечтающим о власти и сокровищах. Он был королем эльфов и скальдом, записавшим историю этих пламенных лет для своих потомков, был учеником друида и колдуном, умеющим исцелять умирающих. А еще он был мужем Бертильды, обычной женщины, чья душа долгие годы томилась в бессмертном теле прекрасной хюльдры и, наконец-то, получила свободу.