Хотя Мамонт относится ко мне хорошо, потому что я напоминаю его дочь, он мне почти ничего о себе не рассказывает, так что всё, что мне о нём известно, идёт от Ромы. До эпидемии Мамонт был водителем-дальнобойщиком. Рома был с ним давно знаком, у них был какой-то «совместный бизнес» (Рома произносит это с такой усмешкой, что сразу становится понятно — у них было что-то незаконное). Во время ГЧ Мамонт сначала просто работал, никаких планов по захвату города у него не было. Сам перенёс болезнь, но скрывал это. Но потом, когда у него умерла дочь от «Красной смерти», он очень изменился. Стал прямо одержим идеей дождаться, пока воинские части останутся без присмотра из-за паники, и забрать там всё в свои руки. В итоге это у него удалось. Сначала мамонтов было немного, около десятка, но среди них уже были Рома, Ануфр и Мел (Мелепин). Рома говорит, что захватить оружие и технику было легко, потому что военные в Иркутске не смогли организоваться, как в Пригорске, и всё их добро осталось просто лежать. Потом они стали привлекать к себе других выживших. Да у тех и не было выбора — серьёзное оружие в городе было только у мамонтов.
С марта Мамонт приезжал в Пригорск пять или шесть раз. Сначала часто, потом всё реже. Каждый раз всего на пару дней, проверить, как идут дела. Он очень строго следит за дисциплиной среди мамонтов. Им нельзя не выполнять приказов своих бригадиров, драться между собой, баловаться наркотой, наезжать без приказа на тех, кто не входит в число мамонтов. Пить можно, но в меру: если пьяный мамонт начнёт буянить, его за такое могут и пристрелить. Как говорит Рома, в декабре-январе, когда они только создавали своё «братство», было много всяких случаев, но Мамонт и Мелепин действовали жёстко, просто убивая тех, кто не слушался. Тела вывешивали перед штабом в Иркутске, чтобы все могли их видеть — они там десятками висели. Сейчас, конечно, всё убрали, потому что мамонты стали более дисциплинированными. Единственный случай, когда Мамонт простил своим бойцам «вольности» — как раз захват Пригорска. Рома считает, что он тогда был слишком потрясён попыткой его убить, ему было не до того, да и слишком многих пришлось бы «пустить в расход», если бы расстреливали каждого убийцу и насильника из людей Ануфра. А по мне, так стоило бы. Я бы с удовольствием на это посмотрела.
Я знаю, что многие за спиной называют меня «шлюхой Мамонта». Не только мамонты, но и девчонки из комбината. Пусть думают, что угодно, но Мамонт ни разу ко мне не приставал. Кажется, он и правда видит во мне свою дочь. Чего я не понимаю, так зачем он каждый раз, приезжая в Пригорск, возит меня с собой на все эти их собрания и застолья. Мне это совсем неинтересно и неприятно, тем более что пару раз с ним был и Ануфр. Конечно, после такого все считают, что я с ним сплю, и попробуй доказать, что это не так…
Каждый раз Мамонт забирает меня из дома и спрашивает в машине, как моя жизнь, не нужно ли мне чего-нибудь. Я ещё у него ни разу ничего не просила. Всегда говорю, что всё у меня хорошо. Несмотря ни на что, я боюсь его. Он не смотрит на меня таким отвратительным взглядом, как тот же Ануфр, да и другие члены его «братства», но его взгляд очень тяжёлый. Неужели он так же смотрел на свою дочь? Тогда я не завидую бедной девочке.
Я разговаривала с Ромой по этому поводу. Он посмеялся и сказал, чтобы я не боялась Мамонта. «Ты не представляешь, как он любил свою дочь, — сказал он. — Каждый раз, когда я приходил к нему, он первым делом рассказывал, какие у неё оценки в четверти, в каких ещё школьных конкурсах она победила, и мне приходилось это выслушивать. Юлиана, конечно, была умницей, к тому же единственным ребёнком Николая, но всё-таки он был к ней слишком уж привязан, особенно после смерти жены. Вот ему и сорвало башню после смерти Юли. А то, что он возит тебя с собой — просто хочет подольше видеть тебя. Не будет же он к тебе домой заваливаться и там сидеть». Я такое представила — бр-р-р. Вот уж не надо, пусть лучше и правда с собой возит.
Октябрь
Пока я долго и нудно писала о прошлом, уже настал октябрь. Наверное, стоит уже заканчивать с воспоминаниями и начать вести дневник по дням, как раньше, но я не рассказала ещё и половины того, что собиралась. Нет уж, пусть ежедневные отчёты подождут, тем более что ничего интересного сейчас не происходит. Просто идёт день за днём, зима приближается, и я, похоже, всё больше спиваюсь. Потому и пишу так редко, только по тем вечерам, когда трезвая.
Дневник, сегодня я расскажу тебе о Роме. Он сейчас, наверное, самый близкий мне человек. Он и правда отличный парень, вот только бандит. Ему 29 лет, все называют его «Жиба» — у него такая кличка из-за фамилии. Он близкий друг Мамонта, поэтому он назначил его главным бригадиром в Пригорске, когда увидел, что тут натворил Ануфр. Рома очень спокойный и умный, никогда не выходит из себя, всегда с юморком… Ну, юморок — это в общении со мной, с «мамонтами» он держится серьёзно, и они его слушаются, хотя большинство из них старше Ромы. Мы с ним как-то сразу сдружились — Рома тоже заходил ко мне в лазарет, конечно, по приказу Мамонта, но я тогда этого не знала. Я и не поняла поначалу, что Рома один из захватчиков — он спрашивал меня о моём здоровье, как давний друг, похвалил мою выдержку, сказал, чтобы я обращался к нему за любой помощью… Я спросила, где мне его найти, и он ответил, что в военной базе: «Скажи, чтобы тебя провели лично к Жибе». Вот тут-то я и поняла, кто он такой, потому что слышала в лазарете разговоры про Жибу, которого мамонты поставили вместо нашего майора. И почему-то даже не испугалась — может, из-за того, что он молодой, а может, уже тогда поняла, что Рома не злой. Ну, во всяком случае, не настолько злой, как остальные.
Общаться с Ромой здорово, мы стали друзьями друг другу, но иногда мне кажется, что он хотел бы быть мне не только другом. Нет, конечно, ничего такого он себе не позволяет, но время от времени я ловлю на себе его взгляд, такой… знаешь, так смотрел на меня Петя, когда он подбросил валентинку и думал, что я ничего не подозреваю. Но я «под крышей» Мамонта, и Рома скорее умрёт, чем признает то, что я ему нравлюсь. Честно говоря, не знаю, огорчает меня это или радует. Рома на самом деле классный, а многие наши девчонки давно живут с мамонтами — Алёна, например, с Валериком. Она намекала на то, что и мне надо бы найти мужика среди мамонтов помоложе — будет кому меня защищать в случае чего. Но я не хочу. Пока есть Мамонт, ничего со мной не будет. Тем более что если между мной и Ромой что-то завяжется, то кто-то обязательно донесёт Мамонту об этом, и неизвестно, как он отнесётся к этому. Так что мы с Ромой друзья, не более того.
Сегодня очень сильный ветер, почти ураган — я едва не улетела с ветром, когда возвращалась из комбината. По привычке сходила на промзону, но там всё так гремело, что я едва не оглохла на подходе. Так и свернула назад. А тут ещё и дождь настиг меня на полпути, промокла до ниточки. Надеюсь, не простыну. Я стала очень хрупкой в плане самочувствия — любое недомогание и боль вызывают у меня долгую депрессию.
Что-то я не могу ни с кем из девчонок сойтись близко. Даже с Алёной. Мы вроде как подружки, но до такой дружбы, какая была у меня и Марты, как от неба до земли. Алёна какая-то несерьёзная, поверхностная. С ней можно поговорить о погоде, о мамонтах, о том, что происходит в городе, но когда я завожу речь о по-настоящему важных вещах, она теряет интерес и быстренько убегает.
Не думаю, что Алёна такая глупая — просто она не хочет думать. Запретила себе это делать и живёт одним днём. Может быть, так оно и правильно.
Уйти из города. Прочь от этих пустых улиц, заброшенных домов с их чёрными глазищами, унылого водоворота дней (да я прямо поэтесса). Но честно, как же достало всё: и мрачные мужики, которые на всех смотрят волком, и эти пустые разговоры в комбинате, вся эта бесцельность… С Ромой теперь толком не поговорить, у него постоянно нет времени: скоро зима, надо к ней готовиться. Я его не виню, но легче мне от этого не становится. Доходит до того, что я иногда просыпаюсь утром, смотрю на свои руки и думаю: «Это правда я, да? Меня зовут Катя? И всё, что было со мной, действительно произошло?». Бред, конечно — но такое бывает всё чаще, а спасаться нечем. Выбиралась на берег, ходила по лесу с Алёной, пробовала напиться водки до потери сознания — всё фигня, ничего не работает. Даже в тебе, Дневник, я больше не вижу смысла. Сначала я вела тебя, чтобы написать книгу и стать знаменитой, сейчас это смешно. Потом я писала просто так, для себя, чтобы потом вспоминать, что было со мной. Ну написала. Ну могу теперь прочитать и вспомнить, как хорошо было весной, когда Петя был жив, и мы ещё на что-то надеялись. Ну поплакала… Но какой в этом смысл? Чтобы мне стало ещё хуже? Для чего ты мне вообще, Дневник?
Завтра приедет Мамонт. Давно его тут не было, целых два месяца. Рома сказал мне, чтобы я готовилась. Это значит помыться, причесать волосы, надушиться, приодеться, сделать лицо двенадцатилетней дурочки и ждать у окна, когда меня подберут. Такая вот маленькая нарядная игрушка для большого мужика.
Ненавижу.
Как бы я хотела оказаться в другом месте! Желательно в большом городе вроде Москвы, Питера или хотя бы Новосибирска. А если размечтаться, то почему бы не махнуть в Нью-Йорк, Лондон или Сидней? Чем дальше, тем лучше. Может быть, у них дела получше, чем у нас. Если бы предложили, то согласилась бы без раздумий — всё равно в Пригорске меня уже ничего не держит, а дела тут идут хреново, вряд ли в других городах хуже. Хотя у нас постоянно ходят страшилки, что ядерная бомбардировка всё-таки была, и к западу от Урала все города лежат в радиоактивных развалинах, но я в это не верю. Мы отрезаны от всех и варимся в собственном соку, вот и думаем, что всего остального мира уже нет. Я уверена, что мир есть, и там ещё живут люди, много людей. Скорее всего, Мамонт и его дружки тоже это знают, но не говорят нам об этом и сами распускают слухи о ядерной войне, чтобы у нас не было надежды, и мы оставались безвольными.
Вчера я видела, как убили человека. Сидела рядом с ним и смотрела. Это был Ануфр — его убил Ибрагим, один из помощников Мамонта, который всегда приезжает вместе с ним. Просто достал свой пистолет и выстрелил ему в голову. Ануфр даже не успел повернуться к нему. Кровь попала на меня. Истерила, конечно, но Мамонт вытащил меня из машины и сказал, чтобы я не орала. Я как-то заставила себя замолчать. Он спросил: «Неужели ты не рада, что этот человек умер?». Я ничего не соображала, просто поняла, что он вопрос задаёт, и стала кивать головой. Мамонт говорил что-то про то, что Бога в мире больше нет и мне нужно привыкать к такому, если я хочу выжить. Он держал меня за плечи, пока Ибрагим пихал труп Ануфра в багажник. Я хотела убежать, не быть там с ними, но они бы не дали мне уйти, да и были мы на пустыре возле ТЭЦ, там не сбежишь. Не помню, как меня усадили обратно — очнулась, только когда приехали обратно в штаб. Всё пыталась оттереть кровь с руки, только ещё больше размазала. Помню, как на меня посмотрел Рома, когда он встречал нас. Я даже на секунду испугалась, что он что-нибудь сделает Мамонту. Меня отвели в душ, я долго мылась там, но до сих пор такое остаётся чувство, будто я вся испачкана в крови.
Вечером, когда мамонты ужинали в штабе, я сидела за столом. Разговоров было мало, все были в плохом настроении из-за убийства Ануфра. Только Ибрагим всё распинался — угрожал всем, что если кто-то будет нарушать правила и перестанет уважать их, то этот человек отправится за Ануфром, умрёт, как собака. Остальные ели молча, сам Мамонт тоже ничего не говорил. Мне еда в горло не лезла, тошнило. Всё пыталась понять, что произошло, почему Мамонт взял меня с собой на этот ужас. Конечно, ничего не поняла, зато утром мне Рома объяснил: оказывается, Ануфр в Иркутске начал тайком собирать вокруг себя людей, чтобы убить Мамонта и самому стать главным, ну, как Мелепин в своё время. Но Мамонт узнал его планы, вот и пригласил его с собой на эту поездку в Пригорск. Ануфр успел склонить к себе достаточно много мамонтов, и убивать его Иркутске было опасно. А если заговорщики узнают, что их главного уже убили далеко от города, то справиться с ними будет легче.
Во время ужина я чувствовала себя дурно, но по-настоящему плохо мне стало, когда меня вывели наружу, чтобы отвезти домой: оказывается, Ибрагим повесил над воротами штаба тело Ануфра, как он это раньше в Иркутске делал. Так Мамонт приказал — сказал, пусть жители Пригорска видят, как кончил тот, кто устраивал здесь беспредел.
Я спрашивала Рому, знал ли он о том, что собирается сделать Мамонт. Рома клянётся, что ничего не знал: для него тоже было шоком, когда автомобиль из поездки в ТЭЦ вернулся с мёртвым Ануфром. Мамонт-то говорил ему, что просто проедется и проверит готовность электростанции к зиме. Почему он впутал во всё это меня, Рома не знает. Ну, он так говорит, но мне кажется, что у него есть если не знание, то догадка. Я не стала его долго пытать расспросами, потому что Рома и сам не в лучшем состоянии. Вчерашнее убийство поразило всех мамонтов, да и простых жителей. Я сдуру сходила на комбинат после обеда, когда оклемалась — там девушки обходили меня за десять шагов, будто я снова одна заражённая чумой среди здоровых людей. Даже Алёна, и та, увидев меня, сделала вид, что страшно занята, отвернулась и стала месить тесто.
Рома явно обозлён на Мамонта. Не из-за Ануфра, конечно — он считает, что этот урод своё заслужил, — а из-за меня. В первые дни после отъезда Мамонта, когда я приходила в штаб, он мне сто раз повторял, что ничего о планах Мамонта не знал и вообще считает, что тот меня зря взял с собой на такое дело. Разок даже проговорился и стал ворчать, что Мамонту пора бы понять, что я не его дорогая Юлечка, а другой человек, но когда я начала расспрашивать, что он имеет в виду, он опять стал играть в молчанку.
Тело Ануфра висит у ворот штаба уже который день. Оно уже гниёт и воняет. Я зажимаю нос каждый раз, когда прохожу мимо него. Боюсь, как бы оно не сорвалось с верёвки и не упало рядом со мной. Я просила Рому убрать тело. Он сказал, что и сам бы рад, но Мамонт чётко приказал держать тело на виду не меньше недели. Он боится его ослушаться, особенно после того, что произошло. Я его понимаю, но поскорее бы прошла эта неделя! А то это уже выглядит, как плохой фильм ужасов.
Они убивают друг друга, да и остальных людей, так запросто… Словно люди для них — просто куски мяса. Может, они и правы. ГЧ показала мне это, КС показала мне это, а теперь вот мамонты мне это показывают. Мы все — просто ходячее мясо, помеченное красной сыпью. Убить людей так просто. Слишком просто!
Боже, что я пишу?
Вчера впервые видела Акия бухим. Пришла за своей бутылкой, а его нет на месте. Нашла его в ближайшей подсобке, он там сидел на ящиках абсолютно никакой, еле меня узнал. Попросил, чтобы я Роме ничего не сказала. Я, конечно, буду молчать, но вообще я считала Акия непьющим.
Ноябрь
Вот и ноябрь. Скоро опять пойдёт снег. Новости сегодня не очень, дорогой Дневник. Рома нервничает — говорит, что всё тут (в Пригорске) катится к чертям, непонятно, как вообще будем переживать зиму. Оказывается, в последний приезд Мамонта Рома даже просил у него разрешения сделать полную эвакуацию в Иркутск, но Мамонт не согласился. Сказал, что у него там сейчас своих проблем хватает, а Пригорск нужен ему в качестве запасной площадки. Так что теперь Рому почти невозможно застать в штабе, он бегает с утра до вечера по всему городу — от ТЭЦ к водоканалу, оттуда к складам, потом в комбинат, обратно на электростанцию… Он сказал мне по секрету вчера, что его беспокоит поведение мамонтов. Они всё больше пьют, пытаются увильнуть от приказов и работы, есть даже донесения, что кое-кто подсаживается на наркотики (а я-то думала, что всю дрянь из аптек давно собрали и уничтожили). «Ну не могу же я расстреливать их только за то, что они, например, опоздали на десять минут, — сокрушённо говорит Рома. — Но таких случаев всё больше. Если так пойдёт дальше, придётся всё-таки принимать жёсткие меры». Но что меня больше всего встревожило, так это то, что он попросил меня не проводить слишком много времени на улице. «Всякое может быть», — просто сказал он, но я всё поняла: раз уже и угроза Мамонта лично разбираться с теми, кто меня тронет, уже не действует, то дело дрянь. Так что же мне — опять сидеть в четырёх стенах, тупо пить и сходить с ума?
Дневник, прошлой ночью мне приснился удивительный сон. Это была почти готовая сказка, и, проснувшись, я подумала, что это надо сразу записать. Но так и не смогла дотянуться до тебя — заснула дальше. Боялась, что утром забуду, но, слава богу, помню. Так вот, послушай сказку.
Жила-была птица. Совсем маленькая, вроде воробья или снегиря. Летом она летала над лесами и полянами со своей стаей и ни о чем не думала. Потом пришла осень, стало холодать, и стая улетела на юг. Только вот эту птицу они забыли с собой взять — она то ли проспала, когда они отлетали, то ли заблудилась и опоздала, и другие не стали её ждать. И вот летает она по знакомым местам, летает — и видит, что никого нет. Все места облетела, где они летом бывали. Конечно, никого не нашла. А тем временем с каждым днём холодало, и еды становилось всё меньше. Птица стала искать новые места, где можно были найти еду. И в один дождливый день она прилетела в город. Оглохла от шума и огней, села отдохнуть на фонтан на площади. Один человек, проходящий мимо, увидел птицу и насыпал на асфальт хлебных крошек. Птица спустилась, поклевала, насытилась. Так она и осталась жить в городе — кормилась возле фонтана от людей, спала под крышами домов, где было тепло. Так и перебивалась зимой.
А однажды, облетая город, она увидела сверху другую птицу на одной из крыш. Обрадовалась, села на крышу рядом с ней, попыталась заговорить с ней (ну не знаю, как там птицы разговаривают — щебечут?). А вторая птица молчит, потому что на самом деле она каменная — это просто скульптура, установленная на крыше. Но настоящей птице и не нужно, чтобы она говорила — она всё рассказывает и рассказывает ей про свою жизнь. Так и стала прилетать на эту крышу каждый день. Сядет рядом и давай говорить, что нового произошло за день. Каменная птица как будто кивает ей и сочувствует — ей так кажется. Лучшим другом для неё стала. Зимой, когда ударили морозы, каменная птица покрылась снегом и инеем, совсем белая стала, но всё равно настоящая птица к ней прилетала и «общалась».