Если мой коммуникатор в течение пяти минут перестаёт получать радиоответ от феньки — он удаляет из своей памяти все пароли доступа и адреса серверов с которыми я работаю. И заодно чистит адресную книгу, архив электронной почты и прочую интересную информацию. Это не страшно — пароли я могу восстановить, а прочая информация… да фиг с ней, с информацией — важное бэкапится, неважного не жаль. За те 26 лет, которые я активно работаю с компами, я ухитрился накопить такие груды информационного мусора, какие, возможно, не набирал архив крупного завода или даже какого-нибудь министерства в докомпьютерную эпоху. Сейчас намного проще и дешевле наращивать объем запоминающих устройств, чем разбираться с тем, что там нужное, а что не нужное, что стереть, а что — оставить. Вот и кочует из машины в машину вместесте со мной двухдесятилетней давности электронная переписка, тексты в давно устаревших форматах текстовых редакторов, какие-то левые исходники, слепленные на раз, кряки к давно ненужному софту, забытая музыка, древние видеоклипы и прочая мутотень. Когда я умру, мой гроб нужно будет оборудовать стотерабайтным винтом, и слить всё это безобразие туда. Если влезет.
Windows правда на коммуникаторе всё равно должен был остаться. Да и скинутый мне биософт тоже не был промаркирован как подлежащий стиранию — но с этим поделать было уже ничего нельзя.
Окон в комнате, служившей мне местом пребывания не было, светопанель на потолке была отрегулирована на ортодоксальный режим — спектр излучения идентичен солнечному, интенсивность строго соответствует среднему показателю на июль месяц. Хотелось спать. Из двери, открытой в коридор, просматривался угол стола дежурного по этажу, но и там не было ничего интересного.
— Александр Дмитриевич, пожалуйста, пройдите в 314ую комнату. — голос, раздавшийся со стороны коридора, вывел меня из скучного отупения.
Пройдя несколько шагов по такому же лимонно-скучному коридору я оказался в кабинете следователя. Не в пример к другим помещениям КЭБ, в которых я успел побывать за сегодня, обстановка была домашней и уютной — видно, что человек проводит здесь большую часть своей жизни и хочет, чтобы ему, хорошему, было комфортно и радостно. Цветы на окне были политы, декоративное панно, закрывающее дверцы шкафа — явно авторской работы, не штамповка — в правом нижнем углу — размашистая подпись автора, сделанная лиловой тушью. На столике возле входа — чайный сервиз.
Радушно улыбаясь, старший следователь Комитета Экономической Безопасности А.В.Чекмарёв, с которым мне уже довелось пообщаться почти сразу после моего, хм…попадалова в руки служителей закона, указал мне на стул.
— Ну что ж, господин Солодов, сказал он. Я бы не назвал Ваше задержание досадным недоразумением., оно было вполне оправданным. Поэтому извиняться мы не будем. Вы, конечно же, не могли знать о том, что преступники, находившиеся в соседнем с Вашим работодателем помещении, по ошибке переместили информацию на Ваш флэш-брелок. Не могли они предположить, что буквально в метре от их собственного резервного радиоканала мог находиться ещё один с точно такими же типовыми настройками. Неосторожно с Вашей стороны, неосторожно для системного администратора…
— Да вот, знаете ли, я его обычно в отключённом состоянии ношу, вряд ли кто-то успел бы туда залезть…
— Однако ж, залезли. Что, впрочем, им не помогло. Хотя и не пошло во вред. Логи они затереть не успели на своём сервере. По ним видно, что это был именно Ваш флэш. DIN-код — штука уникальная для каждого устройства.
— Да я, вообщем-то не отказываюсь, ответил я.
— Это хорошо. И где же информация?
— Стёр. Я-то думал, что там просто резервная копия. А тут мне новый софт прислали, записать его некуда было, ну я подумал — завтра снова копию сделаю, а пока на её место софт запишу.
— Ворованный. А в коммуникаторе Вашем, что подозрительно, никаких следов Вашей работы с ним, ни единого телефона, документа…
— Я на коммуникаторе по дороге домой операционку переставил. А что до якобы ворованного софта, то давайте разберёмся, — я уже понял, что это было единственное, на чём меня было возможно зацепить и лихорадочно обдумывал наилучшею линию защиты. Вопрос с использованием нелицензионного программного обеспечения для биосинтеза был достаточно сложен и запутан, чтобы дело дошло до суда. При честной игре со стороны КЭБ, конечно. Но стоило ли ждать от них честной игры?
— Да не собираюсь я с Вами разбираться по такой ерунде. Хотите травиться — травитесь, дело Ваше. Лишь бы не пытались продать кому-то. Собственно говоря, Вы свободны, можете идти.
С этими словами следователь достал из ящика стола прозрачный пакет с отобранным у меня имуществом и передал его мне.
— Убедитесь в сохранности и подпишите протокол об отсутствии претензий. — Сказал он, пододвигая ко мне официального вида бланк.
Рассовав барахло по карманам, я пробежал бумагу взглядом, и, не особо вдумываясь в его содержание, поставил подпись. Мысли мои были заняты другим.
— Простите, а всё-таки, что с теми людьми, которые напали на меня возле дома? Вы не задержали их?
— Конечно же нет. То, что это были не сотрудники КЭБ — я Вам уже объяснял. "Соседи" часто используют наши документы для оперативного прикрытия. Так же, как наша опергруппа использовала для прикрытия своей операции форму и документы дружинников. Очевидно, у них к Вам какие-то вопросы. — тон, которым мне это было сказано, был абсолютно равнодушен, а на мои дальнейшие двухминутные попытки выяснить подробности о том, что это за "соседи" такие, я получил лишь вежливое "извините".
— Ну извините, так извините, — бурчал я себе под нос, выходя из здания комитета, не больно то и хотелось. Бормотать то я бормотал — но по сторонам оглядывался. И в самом деле — не ожидают ли меня где-то неподалёку эти таинственные "соседи"? Выяснять этот вопрос мне решительным образом не хотелось. Ещё меньше мне хотелось домой — не ждут ли те же люди меня на собственной квартире?
Поэтому, не теряя ни секунды времени, я бодрой рысью пробежал к остановке монора, благо находилась она буквально перед выходом из КЭБ… Серая асфальтовая дорожка прокрутилась за спину и я плюхнулся в кабинку. Последнее, что я увидел на тротуаре — это рыжеволосая пигалица тинейджерного вида, игравшаяся с точно таким же непонятным гаджетом, как виденный мною днём, когда я собирался ехать домой. Синие и жёлтые огни на сером корпусе мигали вызывающе ярко, но очень скоро остались за моей спиною…
4 Кирилл Костин, Москва, 14 июня 2024 года, утро
Наша контора снимает помещение на третьем этаже какого-то здания, сильно напоминающего школьное. Хотя, конечно, это точно не школа: такое расположение комнат в школе никак невозможно. Хотя, конечно, школа или не школа — теперь куда ни ткнись — всюду 'офисный комплекс'.
Интересно, долго ли Палыч искал такое место. Или вложился в поиск? Наверное, можно ведь как-то вложиться в поиск, искать там всякие потерянные вещи, клады искать, или там золото партии, или хотя бы банковские счета. Но мы это умеем плохо. То есть как не умеем? Просто не берёмся за
такие заказы. Не знаю, почему. Какой-то дефект методики. Умели бы — в золоте бы ходили.
Помещение у нас что надо. Три сквозные комнаты, до кабинета Палыча и прочего начальства. Из
сквозных можно зайти в две рабочие (без мебели, окна на восток, ловить утреннее солнышко) и в
подушечную, где сидят (точнее, лежат) наши девочки. Эти все комнаты обычно закрыты, ключи выдаёт Палыч или Макс, вместе с фольгой. Девочки обычно запираются на ключ изнутри, по понятным причинам. Хотя начальство, конечно, может зайти в любой момент, если по делу.
Просто так никто не зайдёт. Во-первых, чтобы не мешать. Во-вторых, непосредственного интереса уже давно нет: все давным-давно друг с другом перетрахались, да и сейчас, если очень приспичит, никто не откажет, коллектив у нас в этом отношении дружный, да и во всех остальных тоже. Работа такая: сближает, некоторым образом.