На третий день, поисков, Николай наконец вычислил лёжку француза. Тот ночевал в доходном доме Горшенина, в маленьком номере на втором этаже, и не выходил наружу, заказывая еду в номер. Ожидаемо он не пришёл на встречу с истопником, где Николай надеялся его прихватить, и сидел в номере пережидая время.
Николай понимал, что сыскная полиция идёт следом за ним буквально в часах, а может и в минутах, и когда убедился в том, что француз на месте, не откладывая зашёл в дом, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, постучал в дверь.
— Кто там? — Ответил чуть приглушенный голос.
— Счётец, извольте принять. — Произнёс Николай, и стоило двери приоткрыться, как он ударом распахнул её, откинув Фарго спиной на смятую кровать.
Оглянувшись по коридору, Николай закрыл двери, и внимательно посмотрел на француза, и вытащив из кармана моток верёвки усадил того на стул, и стал накрепко связывать.
Когда Николай вышел из гостиницы, остановился и глазами поискав полицейских, кивнул одному из них.
— Простите, господин… не знаю, как вас величать. Вы же из полицейского управления? Там на втором этаже в семьдесят девятом номере, сидит Жюль Фарго. Подданный французской республики. Он конечно в несколько помятом виде, но написал всё, и вот его показания. А если я понадоблюсь, буду сегодня после шести у себя дома.
И не обращая внимания на реакцию филёра громко свистнул, останавливая пролётку.
Но домой не поехал, так как ещё были дела.
Второй секретарь Британского посольства Барнс Фишер, был доволен. Операция, которую он провёл обещала невероятные преференции, потому что возврат на острова «Сердца Ирландии» было действительно эпическим деянием, за которое можно было получить даже «Орден Бани».
На молодого человека в штатском он не обратил никакого внимания, пока тот не поравнялся с ним.
— Господин Фишер? — Юноша коснулся пальцами шляпы.
— Да, — секретарь кивнул. — Чему обязан.
— У меня небольшое дело. — Юноша шагнул ближе, и в голове Барнса словно вспыхнуло небольшое солнце.
9 Глава
Похороны княжны Голицыной, состоявшиеся на Новодевичьем кладбище, привлекли огромное количество публики, как светской, так и делегаций от общин, заводчиков, купцов, и просто мещан города, несущих венки и цветы к памятному месту, и очень скоро монахам монастыря пришлось организовывать ещё одно, так как цветочный холм вырос уже до трёх метров.
Но в скорби по ушедшей, было ещё и сопротивление судебному преследованию боярича Белоусова, справившего по своей подруге «Кровавую тризну» как и заповедано императором Феофаном, развесившим по Смоленской дороге польских шляхтичей виновных в смерти его брата.
Протест прозвучал тем сильнее, что был поддержан не только дворянством, а буквально всеми слоями общества от общинников до светлейших князей империи.
«Обществом Помощи бояричу Белоусову, уже собрана внушительная сумма в два миллиона рублей, и взносы продолжают поступать. Связавшийся с нами знаменитый адвокат Николай Платонович Кони, уверил нас, что ни одна копейка с этих денег не будет потрачена ни на что кроме освобождения боярича или на облегчение его участи.
Влас Дорошевич, Московский Курьер 10 июня 1920 года
Российская империя, Москва, Большой Кремлёвский Дворец.
— Привезя второго секретаря посольства Барнса Фишера под видом пьяного, в снятый накануне дом, Николай Белоусов, вызнал, где находится перстень «Зелёное Сердце», а после оставил господина Фишера в доме, привязав к ногам электрические провода и включив их в розетку. Когда в дом прибыла бригада сыскной полиции, господин второй секретарь был мёртв, скончавшись от длительного воздействия электричества.
Докладывавший императорской чете глава Коллегии Внутренних Дел Александр Алексеевич Хвостов закрыл папку с документами и поклонился.
— Что же сам Белоусов? — Император Сергий, внимательно посмотрел на главу.
— Сдался полиции государь. Явился прямо на Никольскую и написал повинную. Именно благодаря этому, мы смогли обнаружить тело второго секретаря.
— Так почему он убил организатора и не тронул исполнителя? — Спросила императрица.
— Ну, на этот вопрос, и я могу ответить. — Сергий повернулся к супруге. — По нашим законам француз будет сидеть до самой смерти в остроге на цепи, или паче того в колодках, что хуже смерти. А вот второй секретарь посольства, согласно международным законам, обладает дипломатическим иммунитетом, а стало быть нашим законам неподсуден. А учитывая, что у этой нации воров и разбойников, таковые подвиги, за честь считаются, так ему бы и орден какой-никакой вручили, да отправили на тихую службу с хорошим пенсионом. — Император вновь повернулся к Хвостову. — И как же ведёт себя сей юный варнак?
— На вопросы отвечает чётко, не запирается, но, когда начинает смотреть в глаза, как-то так… — Хвостов замялся, но император не торопил его. — Знаете, государь, он похоже себя уже похоронил, и теперь это просто оболочка. Душа его, боюсь уже далеко. Даже когда его родители приезжали, я им особым образом свидание устроил не в арестантской, а в скверике у административной части. Так сидел, чисто истукан. Вроде и живой, и говорит чего-то, но там похоже всё уже отгорело.
— А что его родители? — Сергий внимательно посмотрел на Хвостова. — Я знаю его батюшку. Знаменитая личность, много сделавший для империи. Он мог бы подать прошение о помиловании. Как дважды кавалер Ордена Андрея Первозванного боярин Белоусов может обратиться ко мне напрямую. В конце концов в Галерее Славы, висит его портрет, а не мой.
— Я, в разговоре с полковником Белоусовым, вполне ясно об этом намекал, государь. — Глава коллегии внутренних дел покачал головой. — Но… это старый служака, с весьма строгими понятиями о чести. Он никогда не будет хлопотать за сына, считая это позорным.