— Лёх, ты, это… не рассказывай моей Танюше про то, как я танцевал с доньей Флор.
— Так ты же с ней только танцевал, да и вообще всё время после знакомства с Тепин был эталоном верности. Чего я, увы, не могу сказать про себя…
— Понимаешь ли… она огорчится, если узнает.
— От меня не узнает. Да и от Саши с Колей тоже — не такие они люди.
Я не стал ему говорить, что донья Ана спросила меня разок, женат ли дон Басилио. Узнав, что да, она сказала:
— Жаль. А то донья Флор — она, кстати, моя дальняя родственница — вдова, муж её погиб при Бреде в 1590-м, с тех пор я не видела, чтобы она даже посмотрела на мужчину — до того, как она познакомилась с доном Басилио.
Но, кроме этого, поездка прошла без каких-либо эксцессов — то ли и правда местные власти сумели навести порядок (во что верилось с трудом), то ли и другие бандиты уже знали, кто мы, и благоразумно избегали встреч. И, наконец, около одиннадцати часов утра двадцать восьмого ноября мы въехали в Санта-Лусию, где распрощались с капитаном де Аламеда, где я встретился с доном Висенте и договорился с ним, что он предоставит новому российскому послу эскорт в Мадрид, который вернётся в Санта-Лусию с "доном Николасом и доньей Алехандрой". Для его усиления, Вася оставит двоих "идальго" — тех, кто ещё неженат — в Санта-Лусии, а ещё шестеро прибудут с "Победой".
И, не дожидаясь темноты, мы отправились дальше в Новый Севастополь.
5. Присядем, друзья, перед дальней дорогой…
— Вась, ни пуха тебе! — и я обнял своего друга и спутника перед тем, как он поднялся на борт "Святого Марка" — именно так теперь именовался "Золотой Кабан", отремонтированный с помощью Стивена Данна. Его отправление задержали на три дня, чтобы он забрал Васю и тех "идальго", которые возвращались в Росс.
Вася взвалил на плечи собственный баул, затем мой, с подарками, получившийся практически таким же увесистым, и пошёл вверх по трапу. Я завидовал ему белой завистью — ведь он будет в Россе до Нового Года, а я увижу семью не раньше лета — это если очень повезёт. Но что поделаешь — надо, Лёха, надо. И я поплёлся на заседание местного управления, моё присутствие на котором, как мне было сказано, было позарез нужно.
Потом заседание об устройстве торговой зоны, затем про строительство дорог между индейскими деревнями и в Теуакалько, затем, после обеда, о сложностях с набором учителей… Хорошо ещё, на третьем заседании мне дали немного выспаться и разбудили (буквально!) лишь за пять минут до его окончания. Подумав, я объявил, что, увы, дела — нужно будет связаться с Россом, а они отлично справятся и без меня. Хотя, конечно, с Россом я связывался и вечером предыдущего дня.
После непродолжительного сеанса — я объявил, что "Святой Марк" ушёл из Нового Севастополя, а также передал и получил приветы — меня по моей просьбе отправили на тот берег, в Акатль-поль-ко. Увы, меня и там ждала засада — Чималли потащил меня на какое-то своё мероприятие. Только, когда все речи на науатле, и я не понимаю ни единого слова, зачем им, интересно, я? А, да, в конце объявили о прибытии учеников из Акатль-поль-ко в Росс, и о благодарности мне и Лизе за организацию этой программы. Хотя, если честно, я к ней никоим боком не был…
Солнце уже клонилось к закату, но в бухте резвились дельфины, и я бросился в море, где резвились какие-то девушки. Увидев меня, они позвали меня плавать наперегонки — и я, некогда один из лучших пловцов Лонг-Айленда, бездарно проиграл всем из них, кроме самой маленькой. Зато вечером меня кто-то из них потащил в гости, и я очень неплохо провёл время с её родителями, братьями и сёстрами. Они меня звали на пляж и на следующий день, но мне объявили, что состоится посещение Теуакалько, и я, окунувшись рано утром, вскоре уже ехал в те места на "утке" — по дороге нужно было преодолеть Попугаеву реку — так переименовали Рио Папагайо.
Конечно, я уже накатался за последние дни, но эта поездка мне запомнилась. Коричневая река Папагайо, которую "утка" пересекла без всяких проблем, несмотря на крутизну берегов. Три храма-пирамиды, дворец, множество зданий поменьше, и даже баскетбольная площадка — у индейцев Центральной Америки была своя форма баскетбола. Конечно, всё, что было ближе к окраинам, было разобрано на стройматериалы, а здания в центре уже частично развалились, но место было весьма интересное. Единственная проблема — это был отдельный эксклав, не примыкавший к Новой Тавриде; но в договоре было прописано, что мы имели право пользоваться дорогой туда по берегу реки. Что мы и сделали. Вот только ехали мы туда в результате около двух с половиной часов, и столько же обратно.
В результате мне вновь еле-еле удалось искупаться, но следующее утро я решил всё-таки провести в гамаке в Акатль-поль-ко. Но когда я вернулся в гостиницу, меня ожидала записка о том, что "Победа", "Колечицкий" и "Мивок" прибудут на следующее утро — на два дня раньше названного мне срока. Точного времени названо не было, да и я вдруг понял, что даже не знаю состава экспедиции — тоже мне, её начальник! Знал только, что капитаном будет Ваня Алексеев, мой родственник, а моим заместителем по военной части либо Саша Сикоев, либо Ринат Аксараев. Оба так и не женились, и потому, насколько я знал, не отказались бы от участия в походе, в отличие от Виталика Дмитриева, моего тогдашнего заместителя, который теперь тоже многодетный отец. Конечно, и я был таким же, но у меня не было выбора.
И вот я стою у глубоководного причала в Новом Севастополе и наблюдаю громаду "Победы", надвигающююся на пирс. Вскоре она пришвартовалась, и первым, к моей радости, спустился Саша Сикоев, а за ним и Ринат. Мы обнялись.
— А Ваня где?
— Решили его не посылать — всё-таки тоже многодетный отец. Назначили его командиром Россовской эскадры.
— А вас почему послали? Вы же тоже оба собирались жениться…
— Собирались, — уныло ответствовал Саша. — Были мы на учениях, возвращаемся, а нам обоим, как будто сговорились: "Давай будем друзьями!" Только меня поставили перед фактом — мол, познакомься с моим мужем. А у Рината — "ты хороший, но я люблю другого".
— Весело, — только и смог промямлить я. — А за кого они вышли-то?
— Моя — за одного из "паустовцев" (так у нас называли пассажиров с "Константина Паустовского", в большинстве своём студентов на момент переноса.) А вот Ринатова… В общем, ждёт, когда жениха выпустят.
— Неужели за Подвального захотела?? — других у нас вроде не сажали.
Ринат горько усмехнулся:
— Именно за него. Она же его знала ещё по универу. Написала она ему, узнав, что он сидит, он ей слёзную маляву настрочил о том, как его несправедливо обвинили, ну и пошло-поехало. Возвращаюсь, а у меня под дверью записка — мол, я ему нужнее, чем тебе. Впрочем, мы и так хотели с тобой пойти. Не прогонишь?
— Ребята, мне очень жаль, что так получилось, хотя, конечно, я рад, что мы вместе. А кто теперь капитан "Победы"?
— Жора Неверов. Ты же знаешь, он так и остался бобылем.
Я кивнул. Георгий Александрович Неверов до похода преподавал в Россовском морском училище, а на момент переноса командовал "Москвой". Семья его ушла из Владивостока 1922 года на другом корабле и в прошлое не попала, так что Жора де-факто неженат. Впрочем, и де-юре тоже — наш архиепископ решил, что те, чьи супруги остались в будущем, считались вдовцами и вдовами и были вольны вновь вступить в брак. Но Жора так с тех пор и жил прошлым; был я один раз у него в комнате в общаге, где на стене висели несколько икон и ровно одна фотография — его Анастасия Аверкиевна с детьми Верочкой, Мишенькой и маленькой Сашенькой… Ладили мы с ним очень хорошо, хотя дружбой это было назвать сложно — он был постарше, да и вообще ни с кем близко не сходился. Но я лишь кивнул — кандидатура была и правда подходящая. Хотя, конечно, он не Ваня…
— А что вообще с командами?