— Она сама потом со мною рассталась.
— А ты что?
Я и рассказал ему про банщицу. Тот выслушал меня и вдруг сказал:
— Княже, знаешь ведь, и Патриарху тяжело не смотреть на женщин. Но приходится. То же и для тебя, пока ты вдалеке от супружницы твоей. Вернёшься к ней, её и люби, как заповедовал нам Господь — "плодитесь и размножайтесь". Но ещё сказано — "не прелюбодействуй!" И одна у мирян жена, другой не дано, чай, не магометане мы. Ладно, давай, буду тебя исповедовать, — и он повёл меня в то самое помещение, что и в прошлый раз, где на аналое лежали Евангелие и крест.
Наложил он на меня епитимью — ровно на месяц запретил мне причастие, а ещё читать мне ежедневно Евангелие повелел "и молитвы исправно". А потом сказал:
— Поедешь ты первого октября в Измайлово. Вот перед этим и приходи на службу, исповедуешься и причастишься. Бо вижу, что нелёгкие грядут времена, и для тебя, и для нас для всех.
Тем временем, всё шло своим чередом — наши военные обучали новобранцев, наши учителя — детей и взрослых, а наши "купцы" не только ухитрялись налаживать связи с местными негоциантами, они же и закупали зерно, грибы и рыбу, а также ухитрились наладить торговлю с Балтикой. Более того, они весьма неплохо зарабатывали на проводке купеческих караванов вместе с нашими — после той памятной истории с Волчонком, никто из татей не рисковал даже приблизиться к нашим. И, как ни странно, несмотря на все затраты, мы каким-то образом ухитрялись не просто оставаться на плаву, но и даже выходить в плюс на этих операциях, тем более, что Александров и Борисов стали основными центрами товарооборота со Швецией, Данией и Пруссией. Сам же я в это не вникал, разве что один раз, когда Лёня Пеннер, глава нашей торговой миссии, подошёл ко мне и сказал:
— Лёх, дело есть. Приехал Никита Строганов из Соликамска. А нам соль нужна.
— Именно. Но…
— Знаю, знаю, сам бы договорился. Но я вдруг подумал — мы ж на Урал геологов посылать собрались. А Соликамск — это Пермский край.
— Понятно.
— Ну и, кроме того, его семейке не только Пермь принадлежит, а ещё в Астрахани они заправляют.
— Ясно.
Принял я Строганова у нас в "парадном кабинете", обставленном стараниями Лёни и его ребят как раз для таких мероприятий. Оказался он степенным мужиком с окладистой русой бородой, одетым в соболиную шубу, что в Москве бывало разве что у бояр. Не знаю, почему, но мы очень быстро нашли общий язык.
Я рассказал ему про то, что нам нужна соль, а ещё больше — местная рыба, вяленая, сушёная и копчёная, да в больших количествах. Тот согласился, но запросил весьма немалую цену; про неё я ему сказал, что такими вопросами у меня занимается "Лёнька Пеннер". Тот поскучнел — видимо, уже имел удовольствие говорить с Лёней и знал, насколько тот по-немецки прижимист, — но кивнул. И я тогда выложил вторую свою просьбу.
— Никита Григорьевич, — я с удовольствием заметил, что лицо того разгладилось, когда я назвал его на — ич, — ещё такое дело. Хотелось бы мне своих рудознатцев на Камень[8] послать, через твои земли, по воле государевой.
— Неведомы мне руды на Камне, княже, — голос Никиты звучал сокрушённо.
— Зато мне ведомы. А ещё мои люди знают выплавку доброго железа и меди. И хотели бы это делать на тамошних землях. Конечно, чтобы и у тебя интерес был.
Строганов сидел, как громом поражённый. Потом повернулся ко мне и сказал:
— Значит, княже, в долю меня взять хочешь.
— Именно так, Никита. А людей своих я бы по весне прислал, когда реки вскроются. Вот только дюже поздняя весна будет, думаю, не раньше мая, а то и в июне.
— И лето позднее будет?
— Не будет лета, будет сразу, как осень. А в августе уже морозы ударят.
— Да откуда сие тебе ведомо, княже? И про руды? И вещички у тебя разные чудесные, и дары твоих людей — и он показал мне наручные часы со взводом из американских запасов. — Княже, перекрестись!
Я перекрестился, не забыв сделать это двумя пальцами.
— Да, княже, чую я, приятелем твоим быть надобно. Приму я твоих людей честь по чести и пособлю им, чем смогу. Вот только пусть часть твоего железа и меди мне продавать будут. За хорошую цену.
— Добро, Никита. Договоришься с Лёнькой. А моё слово крепкое.
— Знаю, княже, слыхал про тебя. И моё тоже. А рыбу и соль я тебе много дешевле отдавать буду. Вот только скажи, зачем тебе столько?
Я рассказал ему про следующие два лета. Он сидел, поражённый.
— Если б я не видел, как ты перекрестился, я б подумал, что ты колдун, княже. Так вот. Сроблю я запасы у себя, ведь негоже, когда люди от голода умирают. И буду раздавать им, как и ты это решил. И тебе для богоугодного дела продам за столько, сколько мне всё это стоит. И братьям и сродникам своим поведаю. Вот только скажи, откель вы такие?
[8] Урал.