— В арсенале есть зажигательные бомбы?
— В хранилище номер три.
— Радиоуправляемые снаряды и мины?
— Так точно.
— Федор Иванович, возьмите команду лейтенанта Войлока и организуйте проверку в третьем хранилище.
— Возможна недостача?
— Проверьте…
В тот же день Гуляев попросил вызвать из отпуска прапорщика Кудряшова, начальника сгоревшего шестого хранилища, а вечером предложил майору Рубцову проехаться к морю, дабы не опасаться, что разговор подслушают.
Море волновалось. Волны, накатывавшие на берег, ударяли в бетонные блоки мола, с грохотом разбивались и взлетали вверх огромными крыльями брызг.
Гуляев рассказал о результатах пожарной экспертизы и в открытую спросил, располагает ли контрразведка сведениями на эту тему.
Рубцов усмехнулся, открыв ровные белые зубы.
— Если бы располагали — не допустили взрыва.
Рубцов, человек ответственный, был к тому же высоким профессионалом. Ему не очень хотелось признаваться в слабости контрразведки, но, работая с представителем прокуратуры, он не собирался темнить: понимал, что Гуляев один не вытянет, и потому предложил разделить работу на две части.
— Если темные дела прокручивает здешнее начальство, то это заставляет нас действовать аккуратно. Коли к взрыву причастен сам Блинов, то ниточки от него обязательно потянутся вверх. А ниточки эти как струны: тронь — начнут звенеть. И тогда неизвестно, чем это для нас закончится…
Гуляев знал, что спрут коррупции плотно опутал щупальцами верхние эшелоны военного командования, в том числе генералов из ближайшего окружения министра обороны. А любой плохо воевавший на поле боя генерал, на паркетном полу службы способен свернуть шею любому, кто окажется на его пути к цели. Гуляев знал, как шло расследование дела контр-адмирала Германова, обвинявшегося в крупных хищениях. Очень культурно, но жестко на прокуратуру давило высокое флотское начальство, которому претило, когда с кораблей мусор выметают за борт и все видят грязь на адмиральских мундирах.
Приятель из главной военной прокуратуры рассказывал о махинациях с жильем, которые проворачивал генерал-полковник Терентьев. Но едва делу дали ход, его начали тормозить. Сколько у генерал-полковника оказалось высоких заступников, угадать нетрудно.
— Начнем снизу. Подкопаем корешки. А я постараюсь проследить возможные каналы движения оружия и боеприпасов. Договорились?
Гуляев условие принял и продолжил допросы. К удивлению прапорщика Барынкина, через день после первого допроса следователь вызвал его на второй.
Ширококостый, крупный прапорщик ощущал себя крайне неуверенно — потел, ломал пальцы рук, положенных на колени.
— Я все, что знал, уже сообщил, товарищ майор.
— И все же пройдемся ещё раз. Вот график заступления в наряды. Вы сообщили, что ходили в караул шестнадцать раз за этот месяц. Это верно? Может, были подмены?
— Одна имелась. Полковник Блинов приказал сопроводить две машины с грузом в порт, и меня заменил прапорщик Яковенко.
— Когда это было?
— Семнадцатого.
— За три дня до взрыва?
— Так точно.
— Почему в постовой ведомости за тот день стоит ваша фамилия и документ подписан вами?
— Мы ждем проверку. Вот полковник Блинов и попросил меня оформить постовую ведомость на меня, чтобы не создавать впечатления, будто у нас нарушается график заступления в караулы.
— Значит, документ оформлялся задним числом?
— Да, после моего возвращения из командировки.
— Давайте уточним. Вы подписали постовую ведомость, хотя в тот день караул не возглавляли.
— Так точно.
— Отлично. Подпишите показания.
Следующим был прапорщик Яковенко, столь же громоздкий, как Барынкин, но ещё более краснолицый и полный самоуверенности.