— Если вы про температуру, то могу, а освещения недостаточно.
Рабочие поголовно все были без рубах. Блестящие от пота голые торсы мелькали в глубине помещения. На нас никто не отвлекался. За простой полагается штраф, — пояснил сопровождающий нас управленец.
Всего мы посетили четыре цеха. Хуже всего воняло в прессовальном цехе. Какими-то химическими кислотами несло ещё на подступах. Нигде Ростислав так и не смог распаковать камеру. Зато, дождавшись обеда, он начал снимать рабочих. Те выходили из цехов угрюмые, смотрели на комиссию с подозрением. Кого-то удавалось с трудом разговорить. По поводу зарплат советовали обратиться в контору, насчет штрафов — к мастерам.
Но поскольку я бродил по комплексу уже несколько часов, то слух о государственной комиссии успели донести до директора. Господин Бурылин не то чтобы примчался, но заявился. Степенно приблизился, представился. Стал выяснять причину визита.
— Николай Геннадьевич, вы же были на съезде промышленников, — напомнил я. — Как глава созданной комиссии я лично проверяю, что сделано. Хотелось бы посмотреть на общежития.
— Мои рабочие в домах живут, свой скот имеют и огороды, — заявил Бурылин.
Только беседу мы вели напротив какого-то цеха, и часть рабочих, возвращавшихся с обеда, затормозила. Не все и не сразу осмелились приблизиться, но слова Бурылина услышали и начали выкрикивать:
— Это мастера живут в домах! Все, кто с деревни пришёл, в Ямах или на Рылихе углы снимают!
— Морозовские для своих построили бараки, но дерут штрафы. Шоб там тихо было.
— Штраф, если в церкву не ходишь! — дополнил кто-то из рабочих.
— Мы с Боголюбовской слободы. Так, почитай, треть зарплаты платим за постой.
Постепенно народ вокруг прибавлялся. Санёк заметно начал волноваться, да и я тоже. Бурылин, напротив, оглядел крикунов и рыкнул, чтобы все немедленно шли по рабочим местам.
— А мы с вами пройдём в контору, где вы предоставите мне ведомости зарплат и штрафов, а также отчёт об обеспечении рабочих жильём, — сообщил я Бурылину.
Беседа оказалась тяжёлой. Директор-распорядитель напирал на то, что он не единственный владелец. В Иваново и Вознесенске цехов, объединённых под одним товариществом, несколько десятков. За всех отвечать он не может.
— Можете и должны! — настаивал я.
Застряли в городе мы на неделю. Повезло, что полицмейстер устроил нас на постой у своей родни. Комарье ночью донимало, но хотя бы клопов и тараканов не было. Да и с питанием стало получше.
За несколько дней мы с оператором и охраной обошли все те «углы», что снимали рабочие. Оказалось, что часть деревенских вообще ютится в ночлежке. Так дешевле. Впечатления от той ночлежки у меня надолго останутся в памяти. Не могу даже подобрать сравнения этому месту, больше напоминающему тюрьму. Наглухо заколоченные окна, духота внутри. Деревянные двухъярусные нары. Запах мочи, немытых тел, насекомые. И кому здесь выдавать лекарства? Если не пропьют, то отнимут такие же бедолаги.
— Люди хуже скотины живут, — оценил Румянцев все увиденное.
— До поры до времени. А потом они начнут выступать и устраивать стачки, как в Германии, — сообщил я.
Все привезённые медикаменты я оставил в фабричной больнице. Долго запугивал доктора, заверяя, что обязательно проверю расход изониазида. Только для рабочих фабрики и никому на сторону.
Товариществу Куваевской мануфактуры я предоставил свой обширный рапорт. У меня имелись полномочия назначить большой штраф всем управляющим и самому Бурылину. Только толку-то? Рабочим от этого легче не станет. Потому я ставил конкретные условия: увеличение зарплат в два раза, рабочий день десять часов, снижение числа штрафов и постройка общежития.
— Я вернусь из Стокгольма в декабре. Если не будет изменений, то подам государю документы с прошением о высылке всех в Сибирь, — закончил я речь.
Не знаю, напугал или нет, но Бурылин посверкал глазами, прошипел что-то себе под нос, что староверов всегда подвергали гонениям, но открыто возражать мне не посмел. За спиной у меня стояла парочка полицейских, да и своя охрана бдила.
— Приеду с проверкой, — с нажимом повторил я этому староверу и вышел из помещения.
Всю обратную дорогу до Екатеринодара я беседовал с Румянцевым на тему того, как не нужно работать. Он сам видел наши заводы в Петербурге и мог сравнить.
— Обязательно расскажи о своих впечатлениях в школе на уроке современной истории, — попросил Сашку. — И давай уже заканчивай статьи для немецких и английских изданий по витаминам. Материалов у тебя скопилось достаточно. Как закончишь, так поедешь в Нижний Новгород с такой же комиссией. Я сам не смогу, пора готовиться к поездке.
В Стокгольм с Деевыми мы выезжали за две недели до назначенного срока. Просчитать, сколько потратим времени в дороге, так и не смогли. Лучше прибыть заранее, чем опоздать. Так-то билеты на пароход из Петербурга Серёга нам купил, но напомнил, что в декабре случаются шторма, пароходы задерживаются и так далее. Не такое это простое дело оказалось — путешествовать зимой.
Предложенные маршруты были очень уж заковыристые. Раньше самым распространённым был проезд из Германии. Те, кому нужно было попасть в Норвегию или Швецию, предпочитали железнодорожный путь через Польшу к немцам, а оттуда в Стокгольм. Но в Германии продолжались рабочие волнения. Газеты напечатали информацию о революции и о том, что власть в стране захватили рабочие.
Так что нам этот путь не подходил. Зимой же прямых рейсов по морю из Петербурга в нужном направлении не имелось. Серёга поднял все свои связи. Из всего рекомендованного подходил пассажирский корабль, отправляющийся из Либавы. С возвращением обратно домой вариантов пока не было. И я уже начал сильно сомневаться, что хочу попасть на ту номинацию. И кто придумал раздавать премию в декабре?
Если бы не Сергей, я бы уже давно на эту затею плюнул. Гарантии того, что именно нам с Деевыми вручат Нобелевскую премию, не было. Номинанта же на церемонии вполне мог заменить кто-то из российских дипломатов. Лично мне и дома есть чем заняться. Жаль, конечно, всего того, что я подготовил. Близнецы приезжали в Екатеринодар, чтобы пошить костюмы у Петрова. Я тоже заказал пять штук.