Мне показалось — невидимая нить между нами натянулась… А может быть, я ошиблась.
Мне от мамы достался талант рассказчицы — кого хочешь увлеку выступлением, любую аудиторию. Распалилась, вдохновилась. Аплодисментов, смеха от всей души и понимания долго ждать не пришлось. «Синяя рубашка» расположилась «на галерке»: сел на землю, сложил ноги по-турецки и слушал меня с любопытством, изумлением и настороженностью, смотрел, как смотрят на циркачку, идущую по проволоке. Потом посыпались вопросы. И тут я не ударила лицом в грязь. Девушки-пионервожатые кинулись обнимать меня, когда я спрыгнула со сцены на траву. Загалдели довольные. Зацепила-таки… И сама никак не отдышусь, и они заряжены моим нервом… Дальше по плану был костер, но еще не село солнце, и мы направились ужинать.
«Синяя рубашка» села на другом конце стола, но я ее видела боковым зрением. Взяла гитару и вдохновенно спела «Сронила колечко». Попросили еще, но я чувство меры имела всегда — передала гитару другим.
— Ионас! Ионас! — зааплодировали девушки.
Он руками изобразил крест, это значит — отбой, петь не будет.
Просьбы усилились. Но он поднялся и ушел. Как только его могучая фигура скрылась из виду, заговорили по-русски:
— Нонна, что это такое?! Оставайтесь ночевать. Всегда лекторы ночуют у нас…
— Мне все равно, девочки, решайте.
— Тебе на шефский, это в совхозе, недалеко от его родителей… Но ехать три часа. Утром бы и поехали…
— Ну, что ж, раз Ионас решил, поедем сегодня, — без сожаления ответила я.
Мы сели в машину и поехали.
— Значит, вас Ионасом зовут?
Он улыбнулся в ответ.
— У меня есть друг, оператор Ионас Грицус, он снимал на «Ленфильме»
«Чужую родню» с моим участием. Литовец.
— Мой папа тоже литовец, а мама — эстонка. Я видел этот фильм в Доме кино в Ленинграде.
— Он потом снял «Гамлета» и получил Ленинскую премию, — добавила я.
— Да, я знаю. Я с ним знаком. И с тобой тоже…
— Как?
— Ты же была на премьере тогда… Мне та девушка понравилась, которую ты играла. А когда вы все потом вышли на сцену, я влюбился в тебя… Все актрисы помнят о своих глазках и бедрах, сначала преподносят эти достоинства, а потом уж играют. А ты не заботилась о своей внешности и не подозревала, как была хороша!
В лесочке останавливает машину, жестом приглашает выйти.
— Погуляй немного, яблок нарви.
— А можно?
— Конечно, можно. Я кое-что приготовлю для дальней дороги.
Я пошла к яблоням. Давненько это было, наверное, три или четыре года прошло, как были мы с фильмом в Ленинграде. А он помнит… Быстро опрокинулись сумерки. Темнота закрыла лес и дорогу. Яблок нарвала, а идти к машине не решилась. Не зовет — значит, подожду. Блаженство… Хорошо пахнет, и попутчик прекрасен. Слышу сигнал, поднимаюсь с пенечка и не спеша иду.
Господи! Я обмерла. Спинка сиденья опущена назад, получилась кровать… Клетчатый комплект постельного белья, красный плед с длинным ворсом.
— Прошу!
— Я еще не хочу спать. Я еще бы посидела.
— Мало ли что «ты бы…». Располагайся! Сейчас поедем, дорогая…
— Ой, Боже!… Какой грозный! Ноги у меня все в пыли.
— Сударыня, я полью тебе из термоса.
Большой— пребольшой термос поставил на траву, дал кусок мыла.
— Пойдем к пенечку.
Льет из термоса на мои ноги. Вода теплая. Стараюсь, мою, угождаю… Ионас бросил на пенек сиреневое махровое полотенце, я тщательно вытерла ноги и полотенце положила на пенек.
Улеглась и ощутила, что под простыней нежный пухлый матрац.
Какое горькое наслаждение испытала я, когда красавец наклонился, чтобы подоткнуть плед мне под ноги. Так же деловито отошел, помыл яблоки и поставил их возле меня в соломенной шляпе.
— Поехали, красавица?
«Самое мертвое слово — красавица», — подумала я.
— Поехали. Я еще не хочу спать.
— Не спи. Поговорим.