Кожа у него была чистая, смугловатая, а во взгляде удлинённых глаз отсутствовала неопределённость.
«Ты вспоминаешь, считаешь, сравниваешь, задаёшься вопросами, – понимала Алик, – и благосклонно глядишь на луговую дорогу. Но зря не опасаешься заблудиться».
Пожилой, ни на сантиметр не повернув голову, спросил:
- Вывих в каком месте?
- Где щиколотка.
- Опухоль? – спросил он, не шелохнувшись, и ей стало ясно, что уже не легкомыслие говорит его устами. Говорила пасмурная тяжесть, и Алика всколыхнуло: «Ведь он же слепой!»
- Опухоли нет... извините... – её тут же покоробило: он понял, за что она извиняется. Как бы устраивая поудобнее больную ногу, пересела, чтобы не видеть в зеркале непроницаемые очки.
Молодой за рулём адресовал ей:
- Пропал ваш денёк на природе! Жалко?
- Жалко. Мне так жалко... – сказала она кротко.
«Волга» выкатила из леса, водитель притормозил перед перегруженным шоссе и, обернувшись, не сразу отвёл глаза от девушки.
Пожилой произнёс густым баритоном:
- Как малину-то не любить… – и добавил назидательно: – Рясная малина – богатые хлеба!
Рясная, пояснил, значит обильная. Уходят, забываются выразительные слова.
Не двинувшись, он спросил:
- А пироги с гречневой кашей и мёдом вы любите?
- Не пробовала… – уронила Алик тоном вины.
Блондин мягко ввёл «волгу» в поток несущегося к городу транспорта. Спутник проговорил, будто изумляясь тому, о чём сообщал:
- В моих родных местах в эти дни, бывало, да… пекли пироги с гречневой кашей и мёдом и созывали соседей.
Алику показалось, что водитель втихомолку улыбнулся. Человек же в тёмных очках заговорил, будто ссорясь:
- Чтобы вам ещё больше стало жалко, чтобы вы очень жалели об этом дне – вы должны с нами пообедать! – и адресовал парню: – А, Виктор?
«Викто-ор!» – мысленно повторила она, перенося ударение на второй слог.
Следя за дорогой, блондин сказал девушке:
- Насчёт вашей ноги… Лонгин Антонович может из дома позвонить врачу. У него лучшие в друзьях.
«Лонгин» похоже на ангину, мелькнуло в уме девушки.
- Записано в святцах, часто встречалось у староверов, – сказал человек в очках, привыкший, что его имя кажется странным, – в юности, а я на три года моложе советской власти, мне бывало неприятно.
«Ему пятьдесят четыре», – мимоходом отметила Алик, встретила в зеркале взгляд водителя. Оба прислушивались к иному, к своему напеву.
Виктор двинул баранку, глядя в задний борт мчавшегося впереди «газика» и намереваясь его обогнать.
- А вас как зовут?
- Алик, – вырвалось у неё.
- Ага, – заинтересовался Лонгин Антонович, – и если кто-то собрался с вами в кино, он говорит: иду в кино с Аликом?
- Да.
Виктор, не спеша обгонять «газик», поднял глаза к зеркалу и обменялся с нею улыбкой. Пожилой между тем говорил:
- Александра? Алла? Альбина?
Ему ответили, и он так, будто это вытекало из ответа, уведомил:
- Едем к нам на воскресный обед.
«Волга» катила по улицам города.
- Ну… я не могу… – пролепетала Алик с выраженной нерешительностью.
Машина встала в тенистом переулке, над нею нависала заматерело-глухая состарившаяся листва деревьев, за которыми в некотором отдалении были видны внушительное закрытое парадное и барельеф над ним: кажется, античная богиня. Не сказать, чтобы казённо-индустриальный, неуютный город насчитывал десятки таких зданий.
5
Лонгин Антонович обратился к Алику:
- Как ваша нога? Пошевелите-ка! Нажмите на щиколотку – больно? Можете наступать?
- Кажется, смогу... наверно, растяжение.
Виктор обошёл машину и хотел открыть дверцу Лонгину Антоновичу, но тот обронил:
- Не мне!
И тогда была распахнута другая дверца. Молодой человек, наклонившись, галантно подставил руку девушке.