- Тебя глубоко волнует моё мнение? – спросила неторопливо.
- Интересно…
Понимая: он изучает её, Алик стала подбирать слова. Её затрудняет его слепота. Если о ней не думать, то налицо: пример птицы высокого полёта. Привык к тому, что преуспевает. Выражаясь по-книжному, произнесла она, светский лев. Добавила: «в прошлом». И заключила:
- Хотя и теперь ещё бабник.
Виктор чуть заметно кивнул и покривил губы, не дав себе улыбнуться. Она спросила:
- Зачем тебе, как он воевал в партизанах?
Остановив «волгу» перед светофором, парень повернул голову и вдруг показался расслабленно-понурым:
- Хотелось услышать что-то…
Дом, где она жила, был уже недалеко, девушка занервничала – миг прощания! – и завернула в фантастику:
- Он был штурмбаннфюрер, прятался в лесах, одичал, обрусел и проник в советскую науку!
Виктор сказал без тени иронии:
- Куда до него штурмбаннфюреру.
Она указала на дом, парень подрулил к подъезду. Вряд ли он дерзнёт с поцелуем, полагала она, но всё же поспешила выпорхнуть из машины и, уже стоя на тротуаре, назвала свой номер телефона и поблагодарила «за всё сегодняшнее».
Он чувствовал, как сердце отсчитывает каждый её удаляющийся шаг, и упрямо хотел быть насмешливым и злым. Вспоминался рассказ профессора о муже, что бросил жену, убегая от хулиганов, и думалось – он обязательно напал бы на них: и лишь потом, наверное, стал бы считать, будто причиной была женщина... Кирпич необходимо метко направлять в голову, как нож – в подреберье. Услышь он это в детстве – чтил бы как зарок.
10
Физически очень развитый, Виктор и в двенадцать лет не допускал неосторожности к себе, особенно при неблагоприятном встречном ветре.
Приятного ему недоставало и чаще – при его избытке, а ветер охотно кидался навстречу, и можно взять мутный зимний день, когда Виктор с приятелями бежал на каток по выглаженному позёмкой скользкому тротуару. Гнулись тонкие ветви деревьев, и мальчики отворачивали лица от прокалённых стужей порывов. Товарищ отчего-то сплюнул на бегу, и плевок прибило к рукаву Виктора. От омерзения натянулась под шапкой кожа головы.
Виновник наспех крикнул: – Случайно! – что надо было понять как извинение.
- Эй! Вытри!
Тот не внял, и Виктор поймал его за конец шарфа.
- Отстань, я не хотел! Это ветер! – мальчик начинал злиться, а по виду был он не слабее приятеля.
- Вынь платок и вытри.
- Нет у меня платка!
- Шарфом! – и Виктор за рукав потянул его с тротуара на глубокий снег.
Другие мальчики окружили их, уважая сшибку и ценя случай вынести приговор.
- Драться хочешь? – сказал угрожающе виновный, заводя себя, чтобы не отступить.
Виктор дурашливо сорвал шапку и кинул на снег. Кто-то хохотнул – оказывается, они ошиблись и ожидалась комическая выходка. А он взаправду улыбался и широко, кладя руки приятелю на плечи... ладони переместились тому на затылок в дружеской фамильярности, рывок – и нос расплющился о лоб Виктора. Для чего и была предварительно сброшена шапка.
Мальчик обмяк – оттого что напружился от боли, какой ещё не испытывал. Горло не сумело крикнуть, тело клонилось вперёд, и Виктор, сцепив пятерни «в замок», развернулся влево и изо всей силы ударил его в лицо. Кулаки заходили по упавшему, брызги крови отлетали на снег, и все услышали:
- Прости-ии!!!
Мальчики-зрители имели крепкие холки, что отвечало назначению ходить в упряжке, и пока ещё были не прочь полягаться и даже выбить копытцем кровь из податливого. Но сейчас бляшки их глаз отразили некий иной проблеск. Над ними возымело власть деяние леопарда...
Избитый, самозабвенно отвечая какой-то болезненно разгоревшейся потребности, объяснил дома, будто вблизи катка, в тёмном проходе, на него бросился неизвестный наголо обритый мужик.