- Кто стрелял? - спросил командир полка, наблюдая в бинокль за происходящим.
Комбат доложил:
- Главстаршина Зайцев.
- Дайте ему снайперскую винтовку, - приказал майор. И, подозвав меня, приказал:
- Товарищ Зайцев, считайте всех фашистов, которых прикончите. Два уже есть. С них и начинайте свой счет...
Я понял это указание командира полка, как приказ, но приступить к его выполнению по всем правилам не мог: не позволяла обстановка.
А сегодня наш батальон оказался в полуокружении. У нас оставался один путь - спуститься в овраг Долгий и по дну оврага - на территорию нефтебазы. А там меж труб можно незаметно пробраться к шестьдесят второй переправе. Эту тропу знали в батальоне только три человека: я, Михаил Масаев и сам комбат, но никто из нас не хотел думать о ней: тропка могла потянуть к отступлению...
Чтобы не думать об этом, я поднял голову. Там вверху, под самой крышей, вмонтирована вытяжная труба. В трубе лопастной вентилятор, к вентилятору ведет лестничный железный трап.
Позавчера я использовал это сооружение для снайперского огневого поста. Сверху хорошо было видно расположение фашистов. Рядом со мной возле вентилятора устроился корректировщик артиллерийского огня старший сержант Василий Феофанов. Связь у Василия работала плохо, в трубке трещало, пищало, он нервничал, кричал, а я не спеша перезаряжал винтовку...
Мне нравилось бить на выбор. После каждого выстрела казалось, будто слышу удар пули о голову врага. Кто-то смотрел в мою сторону, не зная, что живет последнюю секунду...
Так было позавчера. Снова бы занять эту позицию. Но только я успел подумать об этом, как взрывная волна разворотила трубу, оторвала от стены лестницу. От града осколков нам удалось ускользнуть в подвал.
В подвале располагался медицинский пункт батальона. Клава Свинцова и Дора Шахнович - та самая медсестра, что зашивала мне брюки и гимнастерку, перевязывали раненых. И тут я вспомнил, что надо бы показать свою ногу: по дороге в подвал сорвалась повязка, и я чувствовал, как по ноге течет теплая струйка.
Подошел к Доре. Она подняла свои черные добрые глаза и с напускной строгостью сказала:
- Явился, неугомонный. Опять тебя садануло!
- Нет, сестра, на этот раз пронесло.
- Что ж ты лезешь на мои глаза?
- Влюбился!
- Нашел время...
Она продолжала перевязывать голову матроса, как бы не видя меня. Я стоял и ждал. Наконец она выпрямилась, смочила ватку в спирте, протерла руки.
- Ну, говори, влюбленный, что у тебя там!
- Да вот, повязка съехала с пробоины. Похоже, кровь идет.
- Что ж ты стоишь и языком мелешь! А ну, живо, снимай брюки, посмотрю твою пробоину.
Я смутился. Стою, медленно расстегиваю ремень.
- Быстро, спускай ниже колен!
Запахло спиртом, приятно зажгло рану.
- Я на твою пробоину пластырь наложила, надежнее любой перевязки. Вот и все, можешь одеваться.
Я нагнулся, а из-под рубахи на пояснице показалась кровь.
- А ну, обожди.
Тут она и обнаружила у меня в спине штыковую рану.
После перевязки я направился к выходу из подвала. Там стоял командир батальона капитан Котов. Рядом - Логвиненко, кто-то еще.
Комбат постоял немного, как бы убедившись, что подошли все, отодвинул дверь, крикнул: "За мной!" - и кинулся к оврагу Долгий.
Бежать по развалинам, прыгать через бревна мне было тяжело. Комбат остановился: где-то на полпути ему попалась глубокая траншея. Тут я догнал его. Капитан молча сидел в уголке, прижавшись спиной к стене. Его бледное лицо покрылось каплями пота.
Я присел около него, немного отдышался, потом спрашиваю, вернее сам себе задаю вопрос:
- Оставили медпункт, раненых. Разве за это похвалят...
Капитан Котов словно проснулся, молча встал, поправил на боку автомат, выполз на бруствер, покрутил головой, плюнул в сторону конторы метизного завода и бросился обратно. Мы за ним.