Как тут быть связному? Куда бежать? Оглядись! Случается отступление, опять же бойцы отходят все вместе, один другому помогает, а связной - всегда один. Вот, скажем, шел бой под Касторной. Пробежал я из штаба полка по лесу во второй батальон с донесением, выполнил приказ. Возвращаюсь назад по той же тропинке, перебегаю от куста до куста, прячусь, и вдруг фашистские мотоциклисты. Что делать? Вскинул винтовку, потом две гранаты швырнул и - ходу! Вот вам и связной. В бою связной - фигура, сам себе командир. А ты их так...
Я молчал. Что было сказать?
И снова вспомнились первые дни службы во флоте, первые испытания совести.
Мартовское утро тридцать восьмого года предвещало ясный день: бухта Золотой Рог искрилась радужными красками, но на душе у меня было пасмурно. Причина очень простая: хотелось быть минером или торпедистом, а меня зачислили писарем артиллерийского отделения. Я умышленно портил свой почерк, на занятиях допускал грамматические ошибки, за это на меня накладывали взыскания и снова заставляли садиться за книги, составлять заявки на разные детали.
Моим начальником был однофамилец лейтенант Дмитрий Зайцев. И я решил испортить ему настроение. При составлении табеля-заявки умышленно исказил название одной детали. Вместо "банник-разрядник" написал совершенно нецензурное слово и, подсунув эту заявку на подпись лейтенанту, успокоился. Но не прошло и дня, как это спокойствие повернулось против меня. Я уже не мог ни есть, ни пить, думая о том, что в артиллерийском управлении обнаружат мою "ошибку" и за это попадет лейтенанту Зайцеву. Попадет крепко, ведь это открытое издевательство над вышестоящим начальником...
Наступил вечер. Не находя себе места, я понуро побрел к своей койке. Когда на душе тяжесть, тогда и дела не клеятся, получается все плохо, а это еще больше раздражает. В этот вечер дежурный но казарме дважды поднимал меня с постели, заставлял уложить обмундирование правильно. Всю ночь не спал. Встал до сигнала "подъем", совершенно забыв, что это есть нарушение распорядка дня. У самого выхода из казармы меня остановил старшина.
- Почему на двадцать минут раньше общего подъема встал с постели?
Одна ошибка повлекла за собой другую. Я снова схитрил: вытянулся перед старшиной по уставу, как нас учили на строевых занятиях, и доложил:
- У меня расстройство желудка.
- В таком случае... бегом в гальюн!
На утренней поверке старшина вызвал меня из строя и направил в медицинскую часть - лечить расстройство желудка.
Мою хитрость врач раскрыл просто. Он посмотрел язык, потискал мой живот и написал старшине: "Шесть дней краснофлотца Зайцева подымать за тридцать минут до подъема, использовать его на хозяйственных работах".
Шесть дней я ведрами таскал из речки воду в умывальники. В субботу меня снова повели в медсанчасть. Врач по-прежнему очень внимательно выслушал меня: спросил, как работает желудок, не бывает ли поноса, запора, не душат ли тошноты, может, изжога бывает. Я ответил:
- Чувствую себя хорошо, прошу отменить такую лечебную процедуру.
Наконец, за мной пришел рассыльный из штаба: явиться к начальнику боепитания лейтенанту Зайцеву.
Бегу и с порога докладываю:
- Товарищ лейтенант, краснофлотец Зайцев прибыл по вашему приказанию.
Лейтенант долго смотрел на меня своими красивыми, добрыми глазами.
- Вижу, что прибыл. Только понять тебя не могу, что ты за человек, как ты мог работать гражданским бухгалтером, не имея за душой совести. Мы с тобой в одной комсомольской организации, по возрасту почти ровесники, жизнь нам дала одну фамилию на двоих. Верил я тебе в работе, как себе, как родному брату, и вот за мою доверчивость ты меня жестоко наказал.
Слова лейтенанта выворачивали мое нутро наизнанку.