Ее любимая корова, которая ждала приплода, лежала мертвая под навесом. В курятнике было пусто, а вокруг летали перья; становилось ясно, что всю птицу индейцы выловили и унесли. Из-за угла дома вышел гусь и быстрыми шажками направился в сторону леса.
Элиз подумала о том, что в доме оставалось много еды и вещей: стеганые пуховые одеяла, вязаные покрывала — одним словом, все, что она создала своими руками и что скрашивало ее существование в этой глуши. Она вспомнила о своих платьях. Их было немного, но сшиты они были из превосходной дорогой ткани, привезенной из Франции. Неужели их также унесли эти дикари?
Элиз не знала, что ей делать. В горле стоял ком, и она чувствовала, что может разрыдаться или закричать, услышав малейший шорох или шум. Ее гнедой отдавал ей тепло своего тела, и она была благодарна ему за это, а также за то, что вынуждена заботиться о нем. Конь был обеспокоен запахом дыма и смерти, это занимало ее и помогало унять дрожь.
Элиз вновь вернулась мыслями к тем индейцам, которые обратились к ней с просьбой на дороге. Почему они не напали на нее сразу? Ведь она была не вооружена, беззащитна, и они бы с легкостью справились с ней. Правда, у нее было одно преимущество: они были пешими, а она ехала верхом.
Вдруг Элиз осенило, что тот выстрел был, очевидно, сигналом к нападению. Следовательно, ее отделяли от смерти какие-то считанные минуты…
Ветер принес слабые звуки стрельбы и неясные крики. Со всех сторон к верхушкам деревьев поднимался дым. Было очевидно, что это тщательно подготовленное нападение, а не просто одиночная атака. Конечно, мужчины, находящиеся в форте, будут обороняться. Однако успели ли они вооружиться и сколько смогут продержаться? Начезов было больше двух тысяч, а французов — всего семьсот человек, считая женщин и детей.
Если даже все способные сражаться соберутся в форте, что казалось маловероятным, они все равно окажутся в меньшинстве. Если сюда добавить еще и то, что нападение начезов было внезапным, то становилось ясно — разразится настоящая кровавая бойня.
Слезы гнева и ужаса застилали глаза Элиз, она с горечью осознала, как они были не правы, не вняв предупреждениям. Однако слезы беде не помогут, нужно что-то предпринимать. В любую минуту здесь могли появиться индейцы, и тогда никому не будет пощады. Ей некуда было податься, кроме как в леса, поскольку в форте и в любом другом французском доме подстерегала опасность.
Элиз бросила прощальный взгляд на свой дом, стиснула зубы, чтобы не заплакать, и, вынув ногу из стремени, слезла с коня. Ей тяжело было расставаться с ним, но она отпустила поводья и, ударив его по крупу, послала в бешеный галоп вниз по дороге. В этих густых лесах он был помехой и только привлек бы внимание индейцев. Сняв свою широкополую шляпу, она бросила ее в сторону дома: в данной ситуации она также была неуместна. Потом, приподняв юбки, она быстро перебежала дорогу и углубилась в лес.
В лесу было сыро и холодно. Элиз осторожно ступала по сплошному ковру листьев и корявым корневищам, стараясь не оставлять следов. Она с трудом продиралась сквозь заросли вереска, боясь зацепиться за колючки: если бы на них остались клочки ее бархатного костюма для верховой езды, это облегчило бы задачу индейцев, вздумай они преследовать ее. Опадающая с деревьев листва вплеталась в волосы и прилипала к лицу, на руках вскоре появились длинные красные и очень болезненные царапины. Она нечаянно попала ногой в яму со стоячей вонючей водой и промочила туфлю и чулок. Было трудно дышать, но Элиз упорно шла все дальше.
Наконец впереди показалась огромная магнолия с вечнозелеными блестящими и плотными листьями. Массивные переплетающиеся узловатые ветви спускались почти до земли, образуя прекрасное убежище.