Нет, все же «если» здесь было абсолютно лишним словом. Какими бы ни были причины, по которым это понадобилось Герману, она не сможет отказаться от этой девочки. И от возможности быть — не только с ней, но и с ее отцом. Завтра она скажет Ильинскому, что согласна взять над Алиной совместную опеку. А потом…
Потом она сделает все, чтобы стать той единственной и незаменимой и для Алины, и — что не менее важно — для самого Германа.
Часть 18
Возможно, она только придумала себе все это, но постепенно Нино стало казаться, что они трое — она, Герман и Алина — стали жить как настоящая семья. Все чаще они проводили время вместе, и в те часы, что Ильинский прежде предпочитал бывать с Алиной наедине, теперь он, как правило, подпускал в их общество и Нино. Просто звал ее за чем-нибудь или просил посидеть с Алиной в его кабинете, пока он работал; а бывало, что и сама Нино под каким-либо предлогом старалась оказаться рядом. Все это похоже было на игру в приручение, где они с Ильинским присматривались друг к другу прежде, чем позволить приблизиться к себе ещё на один шаг, и наблюдали исподтишка, точно ожидая от оппонента какого-нибудь подвоха. Но его не было. И впервые за многие годы Нино постепенно позволила себе расслабиться и погрузиться с головой в эту новую жизнь, где в маленькой семье из двух человек нашлось место и для нее. И ту эйфорию, которую испытывала каждый раз, как они с Германом становились ещё на миллиметр ближе друг к другу, не готова была променять ни на что иное. Как бы ни было трудно, отныне она себе даже не представляла дня, в котором бы не было шагов и голоса Ильинского. Равно как не представляла себе жизни без Алины, но этот факт был давно ею принят, как данность, и Нино чувствовала, что она действительно нужна этой малышке. Герман же оставался для нее закрытой книгой, в которой каждую страницу приходилось переворачивать с огромной осторожностью. Однако в тот момент, когда она сказала, что готова взять над Алиной опеку и увидела в его глазах облегчение и нечто иное, затаенное, но вместе с тем многообещающее — поняла, что готова на все, чтобы быть рядом. И дело при этом было далеко не только в Алине.
Ей просто хотелось знать, как все могло бы между ними быть, если бы когда-то она не ушла второпях из его дома. А может, в то время это не привело бы абсолютно ни к чему, кроме разочарования. Зато теперь она была достаточно взрослой женщиной, потерявшей столь много, что страха перед новым риском просто не осталось. Зато осталась надежда, отдающаяся в стуке сердца каждый раз, когда Герман был рядом.
В один из вечеров, по выработавшейся у них с Алиной традиции, они ждали в гостиной, когда Ильинский вернётся домой — несколько часов назад он уехал в школу приемных родителей. Сестра Германа настаивала на том, что и ему, и Нино нужно пройти через эти занятия, и Ильинский, чертыхаясь себе под нос так, что даже Алина, кажется, прочувствовала отцовское недовольство и громко расплакалась, все же поехал в «эту чёртову школу». Сама Нино побывала в школе днём ранее, приехав туда с ощущением, свойственным, должно быть, почти всем людям, кто ранее имел опыт воспитания детей и потому уверенных, что ничему новому научить их там не могут априори, а уезжала домой с чувством, что до этого момента ничего не знала о детях вообще. А вот Ильинский, похоже, совершенно не увидел в этих занятиях ничего ценного, потому что вернулся домой после первого урока мрачнее тучи.
— Как все прошло? — рискнула она спросить, когда Герман, недовольно хлопнув дверью, ворвался в комнату.
— Никак, — отозвался он лаконично и только когда склонился к колыбельке дочери, черты его лица разгладились, обретая то неповторимое выражение, от которого внутри у Нино каждый раз что-то мучительно щемило.
Взяв Алину на руки, Герман повернулся к Нино, смотревшей на него выжидательно, и пояснил:
— Я туда больше не пойду. Что эти люди могут рассказать мне о моей дочери такого, чего не знаю я сам?
— Там рассказывают много полезного о детях в целом, — возразила она.
— Да мне насрать! — взорвался он, кладя недовольно загукавшую Алину обратно в колыбель. — Всю нужную информацию в наше время можно найти самостоятельно. И не им меня учить, б**дь! Я сам знаю, что она любит и что ей не нравится. Понимаю, чего она хочет и когда у нее что-то болит. Я с ней практически двадцать четыре гребанных часа в сутки и до этого времени прекрасно справлялся без этих идиотских уроков!
И снова — ощущение, что она для них лишняя. Вероятно, она никогда не будет чувствовать Алину также, как ее родной отец. И все же, несмотря на это, он ведь хотел, чтобы она была ее опекуншей.
— Разве не нужно пройти школу приемных родителей, чтобы оформить опеку? — задала она тревожащий ее вопрос и Ильинский в ответ решительно помотал головой.
— Мне — нет. А вот тебе придется, к сожалению, ходить на эти чёртовы занятия.
— Ничего страшного, — улыбнулась она, вставая и отгоняя от себя подальше неприятное чувство своей чуждости, лелеять которое внутри все равно не было никакого смысла. — Может, пойдем ужинать?
И когда Герман словно бы нехотя, но все же растянул губы в ответной улыбке, ощутила, что все, что с ней происходит — единственно правильно, и ради этого стоит бороться. Со всеми и вся, и в первую очередь — с самой собой.
В парке, куда Нино с Алиной иногда ездили гулять в сопровождении Яна, в этот будний день почти не было людей. Погода резко сменила минус на плюс и ещё вчера приятно похрустывающий под ногами снег сегодня превратился в грязное месиво. Походив по путаным лесным дорожкам около получаса, Нино решила, что этого достаточно, совершенно не желая рисковать тем, чтобы малышка снова простудилась. Выйдя на центральную аллею, она покатила коляску с Алиной к выходу из парка, но по пути неловко зацепилась висевшей на плече сумкой за кустарник, и та, сорвавшись с ее руки, упала на землю. И прежде, чем Нино успела толком понять, что произошло, рядом с ней возник незнакомый мужчина, который протягивал ей оброненную ею сумку.
— Кажется, это ваше, — заметил он, приветливо улыбаясь и она автоматически улыбнулась ему в ответ.
— Мое. Спасибо вам большое. — Нино взяла из его рук сумочку и развернулась было, чтобы пойти дальше, но мужчина решил продолжить разговор:
— Это ваша дочка? Какая красивая.
Нино инстинктивно кинула на него взгляд искоса и что-то в том, как незнакомец смотрел на Алину, показалось ей странным.
— Да, моя, — солгала Нино в безотчетном желании защитить малышку от этого взгляда и сделала попытку отойти от мужчины, но тот неожиданно пошел с ней рядом. И хотя вел он себя спокойно и сдержанно, внутри у нее отчего-то стало тревожно.
— Сколько ей? — поинтересовался незнакомец. — Она такая маленькая… Кстати, меня зовут Саша. А вас?
— Нино, — ответила она неохотно и ускорила шаг. — Спасибо вам ещё раз за помощь и извините, но мы торопимся. Нас ждут.
— Без проблем, — он поднял ладони вверх в капитулирующем жесте и остановился, Нино же быстро пошла прочь.
— Вы часто здесь бываете? — окликнул он ее, заставив обернуться.
— Иногда, — кинула она ему через плечо и, с облегчением убедившись, что он отстал, устремилась к выходу.
Часть 19
— Быстро вы сегодня, — заметил Ян, когда Нино вместе с Алиной устроились на заднем сидении автомобиля.
— Погода дурацкая, — ответила она, поморщившись. — Простудиться в такую — легче лёгкого, а Алина не так давно уже болела.
— Понятно, — усмехнулся он, как всегда, столь понимающе, что Нино порой казалось, будто Ян знает куда больше того, чем сама она говорила вслух.
Дорога в середине дня была совершенно свободной и Ян плавно вел машину по трассе — быстро и аккуратно, но, к сожалению, так было ровно до того момента, как какая-то иномарка выскочила на дорогу впереди них и резко затормозила. Буквально в последний момент Ян ухитрился свернуть в сторону, избежав неминуемого столкновения, но их машину при этом чудовищно тряхнуло, вынуждая Нино инстинктивно впиться пальцами в кресло Алины в накрывающем с головой страхе, что его просто сорвёт с места и малышка обо что-нибудь ударится. И только когда автомобиль замер и она убедилась, что Алина в безопасности, сумела сделать жадный глоток воздуха в попытке успокоиться после пережитого.