«Плевать, что у них там принято!» — вдруг ворвалось в мой мозг вместе с ярчайшей, затмившей собой весь мир трехмерной картинкой — рывком встав со своего места, господин ректор в три шага преодолевает расстояние между нашими рядам и выдергивает меня из моего кресла в конце ряда… Разворачивает к себе спиной, нагибает сильно вперед и задирает юбку мне на голову.
«Так ты хотела, маленькая шлюха?» — приговаривает, с размаху и с одного точного удара врываясь в мое лоно — так, будто делал это уже много раз…
Я вскрикиваю, надеясь, что не вслух, из последних сил вцепляясь пальцами в плюшевый подлокотник… и тут же проигрываю мощным, вбивающим меня в кресло толчками, соскальзываю и через секунду уже чувствую под щекой сиденье…
Я не знаю, не представляю себе, каково это — быть оттраханной в таком виде — перекинутой через сиденье, у всех на виду, но одного лишь моего воображения хватает, чтобы между бедрами все стянулось в тугой, горячий узел…
Я захожусь в стонах в этой картинке — грязной и упоительной, как сам грех…
Это стыдно, ужасно стыдно — быть вот так униженной, чтоб другие такие же бесправные, но избежавшие подобной участи смотрели и усмехались — как он ее уделывает, несчастную! Или, наоборот, возбуждались, заглядывая мне под юбку, мечтая, чтобы и им сделали то же самое…
Но в моей фантазии мне плевать — я не за что не отвечаю, у меня нет прав, но нет и обязанностей… И я уже близко, совсем близко…
«Габриэль… еще, о еще… сильнее…»
«Давай, детка… только не трогай себя… сожми ножки и кончи прямо здесь, в зале… никто и не заметит…»
Закрыв лицо рукой, я зажмурилась и укусила костяшку большого пальца, чтобы не застонать вслух…
«О, божебожесейчас….»
«Ну же, маленькая, давай… так хорошо…»
Оргазм ошпарил меня изнутри, взорвался ослепительным фейерверком перед плотно закрытыми глазами… и лишь краем мозга я поняла, что что-то кричу на пике блаженства…
* * *
«О господи… Пожалуйста… скажи, что я смолчала… скажи, что заорала только у себя в голове…»
Ответ донесся до меня не сразу, и на короткое мгновение я совсем испугалась — неужели все же выдала себя, неужели меня ждет такой адский позор, что даже Габриэль решил от меня отвернуться…
Но вокруг были все те же и то же — включая разодетую в пух и прах певичку… Никто не смотрел на меня, все внимание было на сцену.
«Все в порядке, я ничего не слышал… ушами».
Я выдохнула.
«А ты как?»
Кинула взгляд на широкую спину впереди — плечи Габриэля слегка поднимались и вздрагивали, будто ему было тяжело дышать.
«Выйди в коридор…»
«Что? Зачем?»
«Слева от входа электрический шкаф… Выруби пробку, на которой написано «зал». У меня такой стояк, что при свете я просто не выйду отсюда…»
Аа… Логично… Стараясь громко не дышать, я встала. Пошатываясь и хватаясь за спинки стульев, побрела к выходу…
«Элайза…»
«Да?..»
«То, что ты сказала… в конце…»
В груди у меня заледенело — что я еще могла ему сказать в такой момент? Неужели?..
«Эль, я думаю, что…»
«Нет. Не говори ничего сейчас… что бы я не сказала, просто… просто промолчи. Проигнорируй. Пожалуйста…»
«Хорошо. Но…»
«Шш… пожалуйста…»
Под звонкое, девичье сопрано я вышла из зала, прикрыла за собой дверь и тяжело легла на нее спиной.
Боже, неужели я призналась ему в любви перед самым оргазмом? Призналась в зале полном зрителей, в дурацкой фантазии про рабыню и ее господина, трахающего ее на глазах у сотен людей? Что ж, достойно дурехи, начитавшейся любовных романов…
— Дура, дура! — выплевывая тихие ругательства, я отлепилась от стены, поискала глазами электрический шкаф, запертый лишь на задвижку.
Открыла, продолжая мысленно бить себя по голове…
Но ничего выключить не успела. Чья-то рука — сильная и грубая — с размаху пихнула меня в спину, заставляя влепиться лбом в панель…
— Ай! — я хотела повернуться, наорать на идиота, однако рука крепко держала меня за шею, в то время, как другая протиснулась между моим носом и твердой сталью и прижала к моему лицу какую-то тряпку, пропитанную резким, мгновенно ударившим в мозг запахом, отдаленно напоминающим жасмин, только в разы более сильным…
Голова моя мгновенно закружилась, я попыталась вывернуться, пнуть напавшего ногой… но ничего не вышло — ноги вдруг стали ватными и непослушными. А в следующий миг произошла еще более удивительная вещь — рассыпавшись тошнотворной радужной каруселью, мир, а вместе с ним и мое взбудораженное сознание — все это погрузилось в кромешную, непроницаемую тьму.
Глава 15
— Очухалась?
— Не знаю, ресницами точно шевельнула…
— Да нет, вряд ли… Рано еще… Снится что-то…
— Надеюсь, что-то эротическое…
Кто-то хрюкнул со смеху…
— А может… выеб*ть ее прям так, спящую?
— Ну уж нет! Пусть знает, за что ее отодрали! Наглая тварь!
— А если расскажет кому? Так хоть спит…
Кто-то другой засмеялся — и внезапно я узнала этот смех — злой, пренебрежительный… Такой же, как и его хозяин.
— Расскажет? Чтоб все узнали, что она «порченный товар»?
— Да хрен знает… У нас из такой глухой провинции еще никого не было. Вдруг им плевать, порченные они или нет? Посмотри на Мэделин…
Вмешался третий голос — тоже отдаленно знакомый.
— Мэделин шлюха и ни на что не претендует. А «приличным» легче в петлю, чем в полицию… Сколько мы их уже перетрахали? Пять?
— Шесть. Эта седьмая будет. Служанок можно не считать.
— И хоть одна из них хоть что-нибудь, кому-нибудь вякнула?
Ответом было красноречивое молчание.
— Вот то-то и оно…
Я вдруг в полной мере осознала, что происходит — почему в голове моей тяжело и муторно, и почему я не могу пошевелить ничем, кроме ресниц.
Слегка потянула одной рукой, потом второй — обе были привязано к чему-то за моей головой. Лежала я по ощущениям, на мягкой кровати и, слегка пошевелив бедрами, обнаружила, что не только руки, но и ноги прочно зафиксированы веревками вокруг лодыжек. Наверняка затянули веревки вокруг столбцов изножья и изголовья.
Все встало на свои места — меня похитили, усыпив какой-то дрянью на той тряпке. Пользуясь тем, что всех согнали на отборочный концерт для выступления перед Императорской Комиссией и в коридорах Академии никого нет, принесли в один из нескончаемых подвалов древнего здания… и собираются изнасиловать. Втроем!
Кто именно собирается, я тоже уже узнала — скотина Грейвор и, без сомнения, двое его верных приспешников-блюдолизов, Лестер Оливер и Амадей ди Барес, брат той самой Марлены, что нагло списывала на экзамене, навсегда изменившим мою жизнь.
Мне вдруг стало так страшно, что я еле сдержалась, чтобы не скривить лицо в болезненной, страдальческой гримасе. Нельзя! Нельзя показывать, что я очнулась! Единственный способ оттянуть этот ужас — как можно дольше притворяться спящей. Они ведь не будут насиловать меня, эти сволочи, пока не очнусь… А я пока мысленно попытаюсь позвать Габриэля — меня недалеко унесли — иначе бы мне стало плохо…
Чья-то рука коснулась моей голой ноги и сердце тут же зашлось бешеным, горячечным ритмом — боже, они успели меня раздеть… Не до конца, слава богу — я ощущала кожей белье на бедрах и лифчик на груди, но форму точно стащили…
— С добрым утром, королева рыночной площади… — промурлыкали рядом с моим ухом и вниз по коже побежала невольная дрожь отвращения и ужаса.
Я открыла глаза и уставилась в немигающие, как у змеи, зрачки Эдмуна Грейвора, которые успел неслышно залезть на кровать и теперь нависал надо мной на руках, в паре сантиметрах от моего лица.
— Тебе это с рук не сойдет, — как можно спокойнее сообщила я ему, но голос уже предательски дрожал. — А если отпустите меня прямо сейчас, обещаю, что никому ничего не скажу. И вам ничего за это не будет. И за тех девушек, которых вы уже…
Он весь расплылся в победной улыбке.