Выглядывать наружу было страшно, но любопытство взяло верх. Отодвинув шкуру, посмотрела одним глазом на улицу. Напротив нашего шатра был загон для животных. Огромные овцы размером с пони и корова, но почему–то фиолетового цвета. Сразу вспомнилась реклама шоколада «Милка». «Нежность в каждом кусочке», — кажется, так звучал их слоган. Корова громко замычала и ударила себя хвостом по боку, нежности я не почувствовала ни на миг. Я и в деревне коров побаивалась, а эта громадина вовсе пугала меня до дрожи в коленях. Срочно пора домой, пока меня тут дояркой не сделали!
Мимо шатра прошла большая тучная женщина. Меня она не заметила, а вот я смогла ее разглядеть хорошо, хоть и со спины. Высокая, с широкими плечами и еще большими бедрами. Длинная, тугая черная коса до пояса и странная одежда. Платье–рубаха, подпоясанное каким–то шнуром, концы которого свисали сбоку. Рядом с ней я казалась изящной ланью, и это при моем излишнем весе. Девушка–модель тут бы точно не выжила, так что хорошо, что мое тело осталось при мне.
Осмелев, я высунула голову из шатра и огляделась. Вокруг кипела жизнь, повсюду были халки: огромные, бородатые, хоть и не такие большие, как казались мне вчера, но все равно почему–то страшные. Женщин и детей я не видела. Если бы не та крупная дама, что прошла мимо пару минут назад, подумала бы, что их тут вовсе нет. Да, при таком скоплении мужчин выходить из шатра одной в красном приталенном платье с глубоким декольте явно не безопасно. Рисковать своей девичьей честью совсем не хотелось, я хоть и не невинна, но становиться местной игрушкой не имела ни малейшего желания. Нырнув назад, огляделась по сторонам. Ну и что мне тут делать? И где моего халка носит? Пройдя несколько кругов по шатру, принялась наводить порядок. Я всегда, когда нервничаю, начинаю убираться в квартире: если руки заняты, легче как–то. Проблема лишь в том, что убирать–то тут особо было нечего. Застелив красиво кровать и разложив шкурки животных, я протерла столешницу, помыла зачем–то все фрукты в миске и даже передвинула немного стол. Сев на стул, задумалась: что же сделать еще? В углу заметила несколько сундуков, но открывать их без спросу не позволило воспитание. Где запасы еды, я не знала, да и готовить из неизвестных мне продуктов было страшно. Мой взгляд опять упал на миску. Кроме красных ягод, там еще лежали фрукты: треугольные, слегка приплюснутые ягоды оранжевого цвета и круглый фрукт, похожий на наше яблоко, только арбузной расцветки. Я достала оба варианта. Пробовать было страшно. Ирвиша нет, если что, спасать некому. Вспомнив о вчерашней попытке попробовать местную экзотику, налила себе кружку воды и кружку молока. Итак, два фрукта, две кружки и один голодный организм. Оранжевый треугольник показался не таким опасным, и я осторожно откусила маленький кусочек. Мм–м... Вкус оказался бесподобным, что–то среднее между манго и персиком. Доев ягоду, уже более уверенно взялась за яблоко–арбуз. Кусок откусила нормальный, и кислый вкус вначале оказался очень приятным и освежающим, но, разжевав как следует кусочек, потянулась за водой, а затем и за молоком. Такое впечатление, что я тюбик зубной пасты с ментолом съела. Зато теперь дыхание свежее. В общем, после еды откусила маленький кусочек, и все — ни луком, ни чесноком от тебя не воняет! Если они тут есть, конечно.
Последняя мысль подорвала мой боевой дух. Я черт знает где! Нет нормальной еды, нормальных людей вокруг, и я не могу ничего узнать! А как жить в этом хлеву? Ни шкафов, ни кондиционеров, ни холодильников, ни нормальной мебели! Вот у меня уже попа болит сидеть на этой деревяшке!
Всхлипнув, подхватила одну из шкурок и бросила ее на стул. Теперь попе стало приятнее, но жалко себя все равно было. Дома ведь у меня все есть: друзья, работа, свое жилье, где я сама себе хозяйка. Комфорт, уют и все, о чем только можно мечтать, за исключением любимого человека и ребенка... Плотину прорвало, я просто растворилась в своем горе! Поток слез и щемящая боль в груди от одиночества разбивали меня на кусочки. Уткнувшись в столешницу, я рыдала. Некрасиво, просто ужасно, так в фильмах не плачут и в книгах тоже. Так вообще нормальные люди не плачут, только истерички. Себя я такой не считала, но оказалось, зря.
Ирвиш
Я проснулся с первыми лучами солнца, Марьана сладко спала рядом. Красивая, нежная, беззащитная, моя. Пусть пока я для нее чужой, но она уже моя. Рискнув, притронулся губами к щеке. Мягкая, гладкая кожа, такая нежная, как у эльфиек.
— Кто же ты? — спросил я у спящей девушки.
Подумать над этим вопросом не удалось. Моя татуировка на щеке нагрелась, значит, отец зовет к себе. Оставлять жену одну не хотелось, но он по пустякам звать не станет.
В шатре вождя меня уже ждали. Брат стоял, широко расставив ноги, скрестив руки и прожигая меня взглядом. Его мать, поджав губы, смотрела на меня ненавидящим взглядом. Вождь, сидя на троне, молчаливо ждал, когда я подойду к нему.
— Доброе утро, отец! — Остановившись напротив, я опустился на одно колено, склонив голову. Тяжелая ладонь легла мне на волосы, даря свое благословение и разрешая подняться.
— Светлого утра, май рейш. — Мачеха, как обычно, недовольно кивнула в ответ. Она не любила, когда я так назвал ее, но при отце не могла возразить. Я пусть и внебрачный, но признанный сын, а значит, часть семьи, и имею право на подобное обращение.
— Как прошла ночь с даром богов, Ирвиш?
Несмотря на спокойствие, я видел его тревогу. Моя магия слишком сильна, и не каждая женщина могла быть со мной. Судя по тому, как застыл Арвинг, он надеялся забрать Марьану себе в случае неудачи.
— Моя магия приняла девушку.
Мой ответ порадовал отца и разозлил брата. Не таясь, он покинул шатер, а его мать поспешила следом, наверняка будет утешать сына или плести интриги против меня. Я уже давно привык к неприязни и козням со стороны Арвинга и мачехи.
Когда в шатре остались лишь мы одни, отец встал с трона и подошел ко мне. В его глазах были гордость и радость.
— Береги ее. Если магия признает женщину, то и сердце последует за ней.
Я кивнул, давая обещание отцу.
— Я вот свою не уберег, — грустно сказал отец, — твоя мать была прекрасной женщиной, я не заслуживал ее. Моя гордыня стоила мне слишком дорого.
Я затаил дыхание, боясь остановить откровение отца. Никогда прежде он не говорил мне о матери. Я даже не знал ее имени.
— Я решил, что как вождь должен выбрать в жены девушку из племени, а не чужестранку. Считал, что она не ровня мне, что рядом с вождем должна быть достойная. Побоялся, что мой народ не примет ее. А она была слишком гордой, чтобы сказать мне о тебе. Зная, что она носит моего ребенка, я бы не думал о законах племени, но она промолчала. Я сделал по–своему, но, как оказалось, достойнее Альоны нет. Я глупец. Ирвилла родила мне твоего брата, и он станет следующим вождем. Но ты, — ладонь отца опустилась мне на плечо, — ты моя гордость. Я буду рад продолжиться в твоих потомках. — Слова отца удивили и обрадовали меня. Когда орк умирает, всю свою магию он передает своему родственнику, делая его сильнее, привязывая свою душу к его роду и давая согласие возродиться в потомках. Это большая честь. Этим поступком отец сделает равными наших детей: моих и Арвинга. Мой сын сможет стать вождем, если племя посчитает его достойным.
— Это большая честь для меня, отец. — Я вновь поклонился ему. Единственному человеку в племени, кто любил меня. Остальные либо ненавидели, либо боялись. Хотя теперь он не единственный. Марьана не испытывала ко мне ни страха, ни ненависти.
— Отец, я оставил Марьану одну, — начал оправдываться, но мужчина махнул рукой — ступай!
Покидая жилище вождя, поспешил назад домой к жене. Уже подходя, ощутил тревогу, моя магия понеслась к шатру, а я почти бежал вслед за ней. Сердце пропустило глухой удар, когда увидел Марьану. Свернувшись клубочком на кровати, она плакала. Все ее тело тряслось от рыданий. Я не понимал, что произошло, магия тоже замерла возле девушки. Мы коснулись одновременно: тепло моей руки и магии слились воедино. Марьана, едва почувствовав меня, прижалась, ища защиты или помощи, а может быть, просто понимания? Как же мне хотелось, чтобы мы с ней могли понять друг друга! Это возможно, лишь если Леал поможет нам. Хоть я и злился на эльфа, но другого выхода не видел.