Пепита перекинула боа через левое плечо и обернулась к мужу:
— Вадим, тебе не надоело?
Железный осекся.
— Что именно?
— Все это, — сказала Пепита. — Меня, например, тошнит от этих газет…
— Все правильно. У нормального человека и не может быть другой реакции на советскую прессу. Но согласись: здесь, — он потряс газетой над головой, — нет ни единого слова правды. Во-первых, Савинков никогда лично не встречался с итальянским диктатором…
— Какое это имеет значение, встречался — не встречался… Мне абсолютно все равно. Главное, чтобы он регулярно выплачивал тебе жалованье… Мог бы повысить, кстати, ведь ты для него добываешь такие деньги…
— Сколько раз тебе говорить, — Вадим раздраженно отшвырнул «Известия» в сторону. — Я добываю деньги не для него, а для нашего общего дела. Святого дела, — он мельком взглянул на себя в зеркало и гордо приосанился. — Когда мы освободим Россию…
— Боже, опять этот бред, — театральным жестом Пепита приложила пальцы к вискам. — Ты болен, Вадим, ты просто нездоров.
— Я бы…
Но Пепита не дала ему договорить.
— Тебе надо думать о будущем! О ребенке! Мальчик уже взрослый, а его отец, которого я с таким трудом разыскала, вместо того чтобы заняться образованием сына, играет в бирюльки!.. В детские игры! Он борется с коммунистами! Коммунисты далеко, они не имеют к тебе никакого отношения! Оставь свои бредни, отрезвей! Послушай, — она села на кровать и похлопала по покрывалу, приглашая Вадима сесть рядом, — тебе нужно делать капитал. Политика из тебя не получилось. Но может получиться литератор. Я прочла страницы из твоих дневников…
— Ах, вот как! — заорал Вадим, снова вскакивая. — Ты шпионишь за мной?! Лазаешь в мои бумаги?! О, теперь я знаю… я знаю, откуда чекистам становятся известны все наши планы! У тебя богатый опыт…
Пепита тоже вскочила и со всего маху дала мужу пощечину:
— Мразь!
— Шлюха! Вспомнила о сыне… А где он, мой сын? Ты избавилась от него, сунула в закрытый пансион, чтобы он не мешал тебе делать грязные делишки! Да-да! Я знаю, именно для этого, а не для того, чтобы дать ему образование!
— Тьфу!
Вадим утер плевок с лица и вдруг, как это случается с нервическими натурами после большого выплеска энергии, как-то сразу обмяк. Он опустился на кровать и закрыл лицо руками.
— Тряпка, — презрительно сказала Пепита.
В дверь позвонили.
Женщина еще раз взглянула на себя в зеркало, поправила волосы и как ни в чем не бывало пошла открывать.
Уставший и разбитый Вадим поплелся в гостиную на зов супруги.
В кресле сидел Борис Савинков собственной персоной.
(Из книги Л. Шкаренкова «Агония белой эмиграции».)
(Из книги Д. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР».)
(Из книги Л. Никулина «Мертвая зыбь».)
Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного
«О, жалкие, ничтожные людишки! Они пытаются представить нас бездушными и кровожадными марионетками, выполняющими чью-то злую волю! Они меряют нас по своей мерке, пытаясь доказать, что за нашей спиной была мощная поддержка. Между тем единственным человеком, который нас поддержал, был Орлов. Он изготовил мне паспорт на имя британского подданного Джорджа Рейли.
И вообще, все было не так, совсем не так… Мы приехали в Геную вдвоем и остановились в гостинице «Риц». В связи с ожиданием большого числа людей, которые прибудут на конференцию, в первую очередь журналистов, нам предоставили не самые лучшие апартаменты, зато с видом на море. Мы записались в книге гостей как коммерсанты из Англии. Но Борис наотрез отказался пользоваться псевдонимом. Я же поставил росчерк с завитушкой: Джордж Рейли.
Вечером, когда, нагулявшись по набережной, мы вдоволь надышались мягким южным воздухом, когда поужинали в маленьком ресторанчике макрелью по-итальянски, запивая нежное мясо ароматным вином, Борис поднялся ко мне в номер.
— Вы волнуетесь? — спросил он.
— Как вам сказать… Мне не приходилось еще убивать людей, даже тогда, когда я состоял в рядах Боевой организации эсеров…
— Ленин — не человек, — злобно отрезал Савинков. — Сотни тысяч, миллионы людей вздохнут свободно, когда вы сотрете с лица земли это мерзкое чудовище. А это, — он подбросил на ладони пистолет, — будет храниться в Британском музее в назидание потомкам…
Я почувствовал, как легкий холодок поднимается по моей спине. Мне казалось, что и Борис слышит, как бьется мое сердце. Наконец-то после стольких лет работы, после стольких лет безвестности (если, конечно, не считать нескольких десятков эмигрантов, в среде которых я пользовался популярностью), наконец-то я совершу ДЕЛО. И плевать, что потом меня могут найти, поймать, арестовать, приговорить к расстрелу… Вероятнее всего, большевики приложат все усилия, чтобы отомстить за своего главаря, как это уже было с эсеркой Каплан, с десятками людей, поплатившихся за убийство Урицкого, — пусть. Пусть я погибну, но после моего выстрела жизнь в России изменится. Моя многострадальная родина снова станет мощной державой и займет достойное место в мире!»