— Раздвинь же ноги, черт тебя побери! Я сделаю это по-твоему, — прохрипел он, и ее бедра инстинктивно раздвинулись.
Они оба почувствовали мгновенную боль, когда он одним ударом глубоко погрузился в нее. Ее глаза были плотно закрыты, а тело оставалось неподвижным и безжизненным. Она заставила себя лежать спокойно и безразлично, «Господи! — молилась она, сгорая от стыда, — пусть он выполнит свои обязанности и уйдет».
Он вдруг начал двигаться, очень медленно, словно испытывая ее или себя. Она не знала, кого именно. То, что было ужасом и болью мгновение назад, теперь превращалось в тепло и наслаждение, выходящее из нее будто по спирали наружу. Она замерла, ожидая, что мучительно сладкие ощущения скоро пройдут, но они только усиливались.
Стив смотрел ей в лицо и ощущал се внутреннюю борьбу. Проклятая гордость, неприязнь к нему удерживали ее от проявления чувств. Решив преподать ей урок, он продолжал медленные ритмичные движения, дожидаясь момента, когда ее тело победит разум.
В конце концов он был вознагражден легким подъемом бедер.
— Проигрываешь войну, мой маленький мятежник? — прошептал он. Только бы самому не перейти черту, пока она не станет такой, какой он хотел ее видеть: жаждущей его.
И вдруг она сдалась, изогнувшись словно в агонии, не в состоянии остановить себя, стремясь навстречу его толчкам. Она услышала тихий стон, но не узнала собственного голоса. Внезапно она почувствовала, как содрогается его тело. Все кончилось, а она лежала опустошенная, с неугасимым огнем внутри, сгорая от стыда.
Когда он встал с постели и осторожно прикрыл простыней ее обнаженное тело. Касс открыла, наконец, глаза.
Стив небрежно застегивал халат и на его лице была усмешка.
— Надеюсь, супружеские обязанности выполнены мною компетентно? Как ты и хотела, Кэсс, тебе ничего не пришлось делать. — С этими словами он ушел к себе в спальню.
Никогда в жизни Кэсс не чувствовала себя такой несчастной. Ненавистные, унизительные воспоминания не давали ей покоя, и она поднялась до рассвета, решив зайти к доктору Джону Элснеру. Окружной врач был защитником бедных, и она, материально поддерживая маленькую больницу, стала его другом. Но то, что она собиралась с ним обсудить, выходило за рамки даже самой близкой дружбы.
«Он — доктор, а мне нужна информация медицинского характера», — уговаривала себя Касс. Увидев в зеркале темные круги под глазами и свое изможденное лицо, она поняла, что все будет не так просто, как ей бы хотелось.
Пока она ждала, когда доктор закончит утренний обход, и мысленно повторяла заготовленную речь, решимость ее быстро улетучивалась. Но вот, наконец, появился маленький, худой человек с седеющими волосами и радостной улыбкой.
— Какой сюрприз, Кассандра, — произнес он с легким немецким акцентом. — Вы ждете меня в такую рань, уж не больны ли вы?
Кэсс улыбнулась в ответ. Джон Элснер был единственным человеком в Колорадо, который мог называть ее Кассандрой, не вызывая у нее раздражения.
— Я не больна, Джон. То есть… не совсем… Вы знаете, я вчера вышла замуж… — Она взглянула на его удивленное лицо.
— Поздравления принимаются? — кротко спросил он.
Кэсс вздохнула, — Вам известны условия завещания моего отца? — Вопрос был риторическим, поскольку два года назад во всех газетах обсуждались сведения, полученные от адвоката Смита.
— Поэтому я и спрашиваю. Ведь вы вышли замуж не по любви, а ради дела?
Она кивнула, успокоенная его тактом и пониманием.
— Я проиграла судебное сражение, Джон. Теперь брак со Стивом Лорингом и ребенок от него — единственный способ удержать Клейтон Фрейтинг.
— Где же вы познакомились с этим Стивом Лорингом? Он не из Денвера? — У нее, очевидно, большие проблемы, чем он мог предположить.