Девочки вырезали воротники из бумаги, и мы на каждый стебель надели такой воротник, чтоб муха не пристроила своих яичек на грядке.
- Не столько того борща поешь, сколько мороки примешь, - сказал Вышниченко, утирая пот со лба.
- Борщ - не роскошь, а суровая необходимость, - откликнулся Митя, - и борщ мы тебе обеспечим!
- Я и сам себе обеспечу, - отвечал Выпшиченко, угрюмо обряжая капусту бумажным воротником.
Потом на капусту напали гусеница и бабочка-белянка. Это вредное существо выгрызает мякоть и оставляет от капустного листа одни жилки получается этакое голубовато-зеленое, кружево. Мы боролись с этой самой белянкой засучив рукава. Мы унитожали кладки яичек на ребристой изнанке капустного листа, а взрослых гусениц собирали и скармливали курам. Коломыта - тот настрогал палочек, намазал их капустным соком и натыкал в грядки: бабочки стали откладывать яички и на них.
- Она капустный запах любит, вот и попалась, - сказал Василий, собрав палочки, и не то чтобы мстительно, но с удовольствием швырнул их в печку.
- Что ж ты, сам каких-то два десятка настрогал, а всем не сказал? спросила Лида.
Василий вскинул на нее глаза - в них недоумение. Он привык отвечать сам за себя. Увидит, что рядом Катаев действует не так, поправит. А вот какую-то свою придумку подсказать всем - на это у него пока догадки не хватает...
Но главное - тогда же, в августе, обрушилась на нас засуха. В ярко-синем небе ни облачка, не верится, что, бывало, оттуда хлестал дождь тяжелый, непроглядный ливень. Воздух раскален, даже дышать трудно; а посевы требуют поливки, и не как-нибудь - лейкой, поверху, - а настоящей, щедрой, чтоб влага проникала до корня, чтоб напиться вволю. И больше всех хотела пить капуста: на ее распластанный лист солнечные лучи падают отвесно и за день выпивают из кочана добрых полведра воды, - попробуй возмести эти полведра, когда дождя нет, - весь колодец вычерпаешь! Значит, остается одно: речка. Она не очень далеко, но под горой.
Каждый день один отряд только тем и занимался, что таскал ведра, наполняя бочки снова и снова, без передышки. Истово трудился Коломыта, сварливо - Катаев, весело - Митя.
- Черт бы ее подрал, эту капусту, пропади она пропадом, - приговаривал Николай.
- Слыхал такую пословицу: "Под силу беда со смехом, а невмочь беда со слезами" ? - говорит Митя.
- А кто это плачет, может, я?
- Думаешь, непременно надо слезы лить? Ты слез не льешь, а ноешь, ноешь хуже всяких слез.
- Ничего я не ною, и отстань!
- Ох, и нервный же ты, - вздыхает Зина Костенко.
Николай свирепо смотрит на девочку и ни с того ни с сего опрокидывает ведро воды себе под ноги - ведро, которое он с таким трудом тащил из-под горки.
...Ночью я просыпаюсь невесть отчего и с минуту соображаю - что же меня разбудило? Выглядываю в окно - ночь лунная, тишина. Но нет, что-то не так. Не выхожу - выскакиваю из дому. Под горой у речки движение. Ребята набирают полные ведра и передают друг другу по цепочке все дальше, дальше в гору - к капустному полю. Будь у нас вдвое больше ребят, и тем досталось бы немало работы, а тут, без малышей, не так их много - тоненькая цепочка.
- Каждый может спать спокойно, а пожарный - никогда, - слышу я голос Мити.
Он их и вытащил, осеняет меня. Становлюсь в цепь, принимаю от Катаева ведро.
- Тише, расплещете! - говорит он.
Может, этой ночью я окончательно понял: мой дом здесь. Эти ребята мои. Никуда я от них не хочу уходить. Даже назад, в мою Березовую.
II
Захара Петровича Ступку я разыскал в Криничанске. Он был первоклассный столяр, знал токарное и слесарное дело.
Ростом Захар Петрович был невелик, щуплый, востроносый, лицо с кулачок, и с этого лица то сурово, то словно бы с печалью и тревогой смотрели крохотные, глубоко запавшие острые глазки.