А в этой хате старуха - ну никогда не спит. А тут собака на цепи, да цепь длинная.
- А ты почем знаешь? Уж не похаживаешь ли по садам?
- Ни, - ответил он коротко.
К вечеру того же дня все разъяснилось. Мы занимались поливкой - делом трудным и затяжным. Лето стояло знойное, земля требовала влаги, и под вечер все поили землю.
- Где Вышниченко? - Раза три слышал я голос Коломыты, но как-то не вдумывался - слышал, да и все. И вдруг в воротах появились Татьяна Егоровна, Михаил Вышниченко и Анна Семеновна Вакуленко.
Анна Семеновна вошла во двор первая, крепко держа Мишу за плечо. Он упирался, но приходилось идти - рука у Анны Семеновны сильная и властная. У Михаила вид плачевный: майка разорвана, волосы растрепаны, на лице и страх и досада. А у Татьяны Егоровны лицо сердитое, красное и губы обиженно поджаты.
- Семен Афанасьевич! - еще издали кричит Анна Семеновна. - Ты что мне говорил, когда приехал сюда? По садам лазить не будем, да еще ваших, деревенских, отучим. А вот, гляди, твой хлопец!
- За руку его схватила, - заговорила Татьяна Егоровна. - Третий день слежу - забор и так ветхий, а тут с чего-то новая дыра, две доски выломали. Кому, думаю, понадобилось? А он, вот он, и сам пожаловал - здрасте! Милости просим, давно не видались! Это что ж такое?
- Хорошо ты их воспитываешь, нечего сказать! - прервала Вакуленко. - А я гляжу - Егоровна хлопца ведет. "Что такое, куда ты его?" А она мне и рассказывает - на тебе!
Созвать собрание - дело одной минуты. Ребята прибежали, как были, - с ведрами, с лейками, на всех лицах удивление: в неурочный час, посреди работы... что такое стряслось?
Теперь уже я взял Мишу за плечо, поставил его на крыльце, на виду у всех, и коротко изложил суть дела.
- Мы новичков не наказываем, - прибавил я. - Но ты большой парень, и голова у тебя на плечах есть. Опозорил ты нас на все Черешенки. Как быть? обратился я к ребятам.
- Прощения пускай просит! - раздались голоса.
- Не прощу! - отрезала Татьяна Егоровна.
- Вот что, - сказал я. - Вы слышали, у Татьяны Егоровны забор сломан. Пускай Вышниченко забор починит.
- Да не подпустит она его к своему забору! - снова вскинулась Анна Семеновна.
- Нет уж, Анна Семеновна. Раз наш воспитанник сломал, значит, мы в ответе. И починим, и свой материал поставим. Он сломал, он и починит.
Я говорил это, а сам прикидывал, кого бы послать с Вышниченко. Послать его одного - будет ли толк?
- Я помогу! - сказал вдруг Коломыта. - Которые доски брать, Семен Афанасьевич, которые в сарае или возле кухни?
...Мы шли по селу. Вася, Мефодий, Михаил и я волочили доски. Татьяна Егоровна, цоджав губы, шагала стороной. Вакуленко, не смущаясь присутствием ребят, повторяла:
- Распустил, распустил. Уж дальше и некуда. Это что ж такое, какую волю взяли!
- Анна Семёновна, зачем же вы на всех-то?
- Сам говорил - у вас один за всех, все за одного!
- Верно. Да ведь этот у нас без году неделя. А прежде разве такое бывало? Вот и Татьяна Егоровна скажет.
- Не бывало, да вот есть, - хмуро ответила справедливая Татьяна Егоровна.
Наконец Анна Семеновна, пригрозив, что после все проверит свернула к правлению, и мы пошли дальше молча.
У Вышниченко лицо было свирепое, но он как воды в рот наорал - слова не вымолвил с той минуты, как его привели к нам, и все время, пока мы потели над забором Татьяны Егоровны. А забор и впрямь оказался ветхий.
- Вот она, ваша дыра, - сказала Татьяна Егоровна, подведя нас к пролому.
- Ладно уж, "наша"! Чинить так чинить, не скупиться, - сказал Василий.
И мы, люди не мелочные, принялись латать все дыры подряд. Мы с Шупиком распиливали доску, Вася и Миша покамест укрепляли те, что расшатались.
- Вон чем приходится заниматься. Будто дома делать нечего, - неожиданно заявил Коломыта.
- Да уж, не было печали, - поддержал Шупик.