Он забьётся вон в тот угол, больше некуда, и я сниму крупно ваши лица, а потом его мордочку. Вот и всё!
Наконец мы их уговорили, пообещав в награду свозить послезавтра на студию и показать этот кусочек фильма. Правда, толстый владелец Мурзика - Владик - гонять котёнка отказался.
- Обидится, - кратко пояснил он. И сел под аркой, чтобы котёнок не выскочил на улицу.
Но ничего такого не случилось - съёмка прошла отлично. Знали бы мы, какая неприятность ждёт нас впереди!..
Через день, как и было обещано, я подъехала к этому двору на студийном автобусе, погрузила в него всю братию во главе с Севкиной бабушкой - полной строгой дамой в очках - и мы поехали на студию. Там в маленьком просмотровом зале нас ждала Нина. Притихшие ребята расселись в мягких низких креслах, погас свет, и на чётком прямоугольнике экрана появился знакомый двор. Посреди двора сидел, озираясь, несчастный Мурзик. Но вот раздался такой гик и топот, будто нёсся на Мурзика эскадрон кавалерии. Котёнок заметался, бросился бежать, а за ним понеслась ватага мальчишек. Нина здорово их сняла - горящие глаза, разинутые рты... А вот и Мурзик - прижавшийся в углу, со вздыбленной от страха шёрсткой...
Зажёгся свет. Ребята потрясённо молчали. Подумать только настоящее кино, и они там - как артисты! И тут раздался голос Севиной бабушки:
- Сева, - холодно сказала она, - и ты думаешь, тебя после этого примут в пионеры?
- Но это же кино, - растерянно отозвался кто-то из ребят.
- До-ку-мен-таль-но-е, - отчеканивая каждый слог, сказала бабушка. - А не художественное. Значит, здесь всё - документ, то есть правда. И э_т_о увидят все жители Советского Союза. А может быть, и те, кто живёт за рубежом.
- Тётя, - крикнул Сева и схватил меня за руку. - Тётя, не надо!
И он ... заревел. В зале поднялся шум.
В общем, после долгих уговоров придумали вот что: мы снова поехали в тот двор и снова сняли всю сценку. И съёмка прошла отлично. Только Нина уже не снимала лица ребят. Она снимала их спины. И ноги. Чтобы ни одному мальчишке из этого двора не было потом стыдно показаться на улицах любого города.
"НОРД, НЕ БОЙСЯ!"
- А теперь снимем ветеринарную лечебницу, - сказала я Нине. Вернее, ребят, которые не бросают своих питомцев в беде.
- Всё правильно, - невесело усмехнулась Нина. - Да только я уже три раза в этой лечебнице была. Нет там сейчас ребят. Одни бабушки и дедушки сидят. А все девчонки и мальчишки - в лагерях и на дачах. В сентябре - другое дело.
- Но мы не можем ждать сентября, нам через две недели картину сдавать, - возразила я. - Знаешь что? Давай поездим по городу, найдём ребят, у которых есть животные, и отвезём их в лечебницу. Усадим в очередь, будто их животные больны...
- Ничего не выйдет, - поморщилась Нина. - Ребята - не актёры. Ну, как они изобразят волнение или жалость, когда волноваться не из-за чего и жалеть некого?
И всё-таки пришлось нам стать на этот путь. В одном дворе мы познакомились с девочкой, у которой жила белка. В другом - с мальчиком, владельцем роскошного, пепельного в чёрных разводах дога, по имени Норд. А ещё мы решили взять мою дочку Наташу с её крошечной болонкой Рикки.
- Может, повезёт, и ещё кто-то из ребят сам придёт, - сказала я.
Но нам не повезло: залитый июльским жарким солнцем дворик лечебницы был совершенно пуст. Только на крылечке, дожидаясь приёма, сидели два деда: один прижимал к груди огромного серого кроля, другой держал на ременном поводке белую козу с янтарными нахальными глазами.
Увидев нас, коза дёрнулась и угрожающе нагнула голову.
- Стой, Фенька! - крикнул старик и покрепче ухватился за поводок. - Стой, проклятущая!
От этого крика коза заплясала на месте и замекала.
- Носит тут всяких, - сказал дед с сердцем. - Ну, что в этом проку? - Он разгневанно ткнул пальцем в клетку с белочкой. - Рукавиц - и то не сработаешь.