Вы уж извините, что так сразу: у Ирочки все в порядке?
- Нормально, Наум Аронович.
- Ну, и слава Богу. Присаживайтесь...
Они сидели с Наумом Ароновичем на краю голубого бассейна, отделанного мрамором, и вели неспешную беседу - два солидных, умудренных жизнью человека. Пашка все еще бултыхался в бассейне. Наум Аронович уселся под грибком от солнца в удобном пластмассовом белом креслице, Петр Иванович расположился рядом, только не под грибком, а на солнышке. На столике перед ними стояло пиво, орешки, еще какая-то дребедень. Как в кино. Благодать!..
- ...Ну, какой я ей был муж, Петр Иванович, посудите сами?.. - продолжал Наум Аронович свой рассказ об их с Ириной Васильевной молодости.
Хороший старикан, это Петр Иванович сразу усек. А что разоткровенничался так сразу с незнакомым человеком, тоже понятно - из Москвы человек, от Ирочки, с кем еще поделиться? Не с этими же, как их... хасидами. Да и осталось уж ему, видно, недолго...
- Я Ирочку-то практически и не видел: днем на работе, по ночам все сижу печатаю. Почерк у меня ужасный, машинистки не разбирали, приходилось самому, пояснил Наум Аронович. - Допечатался до того, что пальцы стер до крови. Ходили с Ирочкой в "Галантерею", наперсток покупали. В наперстке и печатал. Какая ж это семейная жизнь?.. - Старик вздохнул. - А потом она на гастроли уезжать стала...
Помолчали.
- А как у Ирочки с ногами? Когда сюда приезжала, я заметил, бинтует?
- Бинтует, - подтвердил Петр Иванович. - На концертах стоять тяжело... Но не смертельно.
- Это у нее давно, еще после родов... А Наташенька, я слышал, второго ребенка ждет?.. Я еще и первого-то не видел, Машеньку... Как она?
- Красивая, - пробасил Петр Иванович. - В бабку. И на пацана похожа. Хомяк вот у нее помер. Я ей петуха подарю, правда. Достойного, не клювачего...
- Значит, в доме все более или менее?
- Нормально... А ведь мы с вами тоже, выходит, родня, Наум Аронович? Петр Иванович подмигнул старику. - Родственники непосредственно...
- Самые натуральные, - кивнул тот. - Сваты, - он прикрыл глаза. Долгая дорога сюда сильно, видать, его утомила. Хоть и ехал он не в автобусе, как они, а в такси. Прямо из больницы. Самое главное - сидела в нем страшная болезнь, о которой он все знал по ихним израильским врачебным правилам. Скоро он, по всему видать, и правда того... С крыльца двинется... Да...
Петр Иванович поднялся, постоял, выпил пива.
- Пойти, что ли, еще купнуться?.. - подумал он вслух негромко.
Но Наум Аронович услышал.
- Конечно, купайтесь, не обращайте на меня никакого внимания! - сказал он, открывая глаза. - Мне так приятно смотреть на вас с Павликом...
Петр Иванович поставил стакан на столик и присоединился к Павлу, который так и не вылезал из бассейна. Не вылез, и когда Петр Иванович, всласть накупавшись уже по второму разу, стал выбираться на берег, чтобы опять присоединиться к Науму Ароновичу. Неудобно все-таки.
Но тут он неожиданно столкнулся нос к носу с павлином, невесть откуда возникшим.
- Цып-цып... - Петр Иванович протянул нерусской куре сложенную в щепоть мокрую ладонь.
Павлин закричал благим матом, с негодованием отвергая такое обращение, и с легким шелковистым треском распустил хвост опахалом. Петр Иванович испуганно отдернул руку.
Старик в кресле согнулся пополам.
- Наум Аронович! - заорал Петр Иванович. - Плохо тебе? Лекарство?
Наум Аронович распрямился, лицо его было в слезах.
- Смешно, не могу!.. - дохохатывал он, по-стариковски мешая смех с кашлем.
- Ну ты, Ароныч, ей-Богу... - Одним махом выдохнув испуг, Петр Иванович подошел к столику и налил себе ледяного пива. - Напугал.
- Вот так бы и помереть от смеха, - сказал старик. - Как вы говорите, непосредственно. Это же счастье.
Павлин тем временем наорался и важно отступил к забору, в колючие кусты.