В дальнем конце его на возвышении стоял причудливый трон, сплетенный из золотых ветвей саксаула.
Золотые с изумрудными кистями портьеры свисали с окон. Ослепительным светом истекала золотая с изумрудами люстра. Золотые рамы зеркал на стенах были украшены бирюзой.
На что бы ни посмотрела Лиза -- любая вещь в этом зале была либо изумрудно-золотая, либо бирюзово-золотая, в крайнем случае, малахитово-топазовая. Зеленый и желтый цвета царили повсюду.
Девочку усадили на трон. Голова кобры, державшей в пасти корону из тончайших золотых цветов, увенчанную изумрудом, величиной с грецкий орех, выросла вдруг перед самым ее лицом. Послышались звуки томительной неземной музыки, корона коснулась волос, и Лиза тихо ахнула.
Странное и небывалое ощущение пронизало ее. Она как бы растворилась в этом мире, сама стала им -- каждой песчинкой и каждым зверьком пустыни. Смерчи, зной и ночная прохлада, напряжение подземной влаги, сочащейся под сухим песком, и первая нежная зелень на скрюченных ветвях саксаула -- все это была она, Лиза.
-- С-с-слава королеве пус-с-стыни,-- прошипела кобра, склоняясь перед троном у Лизиных ног.
Свист, шип, мычание, скрежетание, блеяние единым чудовищным вихрем ударили в стены и потолок, отшиблись, усиливаясь, и дикой восторженной волной обрушились на бедные Лизины уши. Девочка вскрикнула и в последний раз за этот перегруженный событиями день потеряла сознание.
Глава девятая
Воспоминания злодея
Ляпус проснулся рано, стремительно вскочил с низкой роскошной постели и подбежал к зеркалу. От нажатия кнопки на стене распахнулись шторы, и утренний свет хлынул в комнату.
Маленький, со спутанными волосами, в длинной серебристой ночной рубашке до пят, он долго рассматривал свое лицо, примеряя на него выражения величия, благородного гнева, священного ужаса, царственного милосердия. Он нравился себе.
Да,-- опять почувствовал Ляпус -- его призвание -- править! Сначала этой страной, а потом и всем миром. Наконец-то позади те дни, месяцы, годы, когда он, тихий, нелюдимый домовой мучился от своей незаметности, малости, до судорог, до зубного скрипа мечтал о власти. Он и нелюдимым считался только потому лишь, что откровенно презирал всех вокруг, считал недостойными себя. Но им этого не показывал. Таился. Работал на благо Волшебной страны, как все. И ждал, ждал, ждал своего часа.
Смутные видения могущества вставали перед ним по ночам. Зыбкие воздушные замки плыли и таяли, и вновь возникали под потолком неуютного домика Ляпуса. Ворочаясь на неудобной кукольной кровати под металлическими шарами с облупившейся серой эмалью, он строил и отвергал один план возвышения за другим. Конечно, можно было переехать в красивый домик у пруда с говорящими зеркальными карпами, домик с мягкими диванами, с резными наличниками окон и веселыми картинами на стенах. Но не таков был Ляпус. "Все или ничего!" -- говорил он себе.
И тут произошло непредвиденное. Ляпус влюбился. Неожиданно и бесповоротно влюбился в Тилли -- юную фею Хрустального ручья. Хрустальный ручей впадал в реку Помидорку неподалеку от того места, где прилежно изо дня в день трудились домовые, разливая по пирамидкам негрустин.
Тилли прибегала к ним иногда, босоногая, в белом летящем платьице, неся то корзиночку душистой земляники с лесных, прогретых июльским солнцем откосов, то охапку диких побегов черемши, то несколько прутиков с нанизанными Сушеными лисичками -- любимым лакомством домовых. Сияли ее зеленые глаза, пряди легких волос цвета спелой соломы закрывали лицо под свежим ветром с реки. Тилли смеялась, отбрасывала волосы назад, сверкая влажными белыми, как молоко, зубами.
И вдруг Ляпусу почудилось, что все это -- для него одного.