Я же не гуманитарий. Ну да ладно. Нужно начинать с имен собственных.
— Вот, я уже начал. — Саша ткнул пальцем. — «Фебъ». «Украйна».
Лева одобрительно кивнул, но велел Саше не тыкать грязными пальцами в рукопись и вообще не трепать ее — она и так вот-вот развалится, — а работать с ксерокопией. Саше странно было это слово — «работать», но он послушно спрятал подлинник, обернув его для надежности в полиэтиленовый пакет. И они склонили головы над копией.
— «Лепажъ», — прочел Саша. — Это кто?.
— Пистолет, кажется… А вот тут, смотри… «Нитчеанец». — Лева хмыкнул, — Никакой это не Пушкин. Новодел, как ты выражаешься.
— Почему?!
— Это, скорей всего, о Ницше. Я, конечно, человек невежественный, не лучше тебя, но все-таки знаю, что Ницше жил значительно позднее Пушкина.
— Ну пусть не Пушкин. А за что они нас мочат?
— Спроси что-нибудь полегче…
— Ты согласен, что нам надо дождаться моего товарища?
— Нет, не согласен.
— А что же нам делать?
— Найти каких-нибудь уголовников, — сказал интеллигент Лева, — и купить у них фальшивые документы. И изменить внешность.
— Ты знаешь таких уголовников?
— Я думал, ты знаешь.
— Не знаю я. И денег у нас мало. А мой товарищ знает. И он даст денег.
— Ладно, — сказал Лева. — Давай будем ждать твоего товарища.
Лева — ему не очень-то хотелось ехать в глухую деревню и там прятаться до скончания века — согласился ждать Сашиного товарища, а Саша согласился, что нужно менять внешность. Чтоб изменить внешность, Лева сбрил свою бороду, а Саша, наоборот, — стал отращивать. Дождь, спасший их вчера, больше не шел, погода стала хорошая, в окно светило солнце. Днем Лева — его внешность изменилась сразу, как он побрился, да еще очки снял, а Сашина еще долго не изменится — сходил в дамский магазин «Арбат Престиж» и купил краски для волос
— Всю контрабанду делают в Одессе, — сказал Лева, — на Малой Арнаутской.
Саша засмеялся, он тоже любил эту книгу. Лева не сказал Саше о том, что, когда он выходил из дамского магазина, за ним следовал высокий негр в белых брюках. Он не считал это важным: негры и вообще иностранцы представлялись ему в данных обстоятельствах наиболее безопасными людьми, а Саша ведь тоже ничего не рассказывал Леве про своего лилово-красного негра, полагая негра чепухой и галлюцинацией. С большим трудом, пачкаясь и чертыхаясь, беглецы выкрасили себе волосы, они оба были блондины, а теперь Лева стал каштановый, а Саша рыжеватый. Пока их крашеные головы сохли, они еще немножко помозговали над текстом, Лева даже выписал себе в блокнотик:
Хочу...................
....у зеркала, где муть
И сон.................
..................путь.
....ал...................
....................
.........ный человек
Глядит...............
и еще несколько фрагментов в подобном духе. Но они занимались рукописью уже без особого пристрастия, поскольку это был не Пушкин, а какое-то жульничество.
— Я, кажется, просил тебя пока обходиться без стихов.
— Я-то обойдусь, — довольно неучтиво отвечал Мелкий. — А они? У них в руках эти бумажки, за которые их преследуют, — и они в них даже не взглянут? Когда ты напишешь стихи?!
Уже несколько дней прошло с тех пор, как Большой и Мелкий были у Издателя. Сейчас они ели пирожки и пили невкусный кофе из бумажных стаканчиков. У ног их крутились нахальные голуби.
— Скоро, скоро, не волнуйся… Выпить хочешь? — предложил Большой (он страстно желал переменить тему).
— Нет, — сказал Мелкий и сам себе удивился. — Когда скоро?
— Очень скоро… если ты не будешь меня все время доставать.
Тут на Большом, где-то в области талии, что-то затарахтело: телефон. Большой посмотрел на номер, скривился: звонил Издатель.