На пароходе не было и быть не могло никаких чернокожих людей и уж тем более — зверей; ни одно постороннее существо, включая разжирелого кота, что жил у повара на камбузе, к постели Александра Христофоровича не приближалось; доктор и сиделка от него не отходили ни на минуту. Он скончался от удушья, вызванного горловым кровотечением. Он чуть-чуть не доехал до Ревеля: бедный, бедный Александр Христофорович…
Вяземский дожил до глубокой старости. Впрочем, и Бенкендорф, умирая, был далеко не молод.
Самое любопытное в этой истории то, что князь Вяземский в сентябре 1844-го вообще не был в Карлсбаде. Во всяком случае, десятки уважаемых и беспристрастных свидетелей утверждали, будто бы он в те дни находился совсем в другом месте.
XIV
Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова, тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма мало похожи друг на друга. Возьмите южный берег с его безобразной и уютной сталинской застройкой, и северную сторону, где хрущевки, редея, уступают место нарядным новостройкам, между которыми проглядывают подъемные краны, стройки и пустыри…
Если б семнадцатого октября, часа в четыре пополудни, кто-нибудь вошел бы в подъезд одной из новеньких кирпичных башен, поднялся на двенадцатый этаж и затем без стука просочился в дверь квартиры, что слева от лифта, там — в комнате, отделанной и обставленной с поистине варварским вкусом: золоченые ангелочки и пестрые коврики по стенам, бронзовые купидоны и статуэтки черного дерева на каминной полке, бамбук, пальмы и мрамор, и повсюду — картины в тяжелых рамах, на разные сюжеты изображающие худощавого африканца в юбочке из пальмовых листьев и с бакенбардами, — он увидел бы троих чернокожих людей в джинсовых комбинезонах — двоих мужчин, из которых один был высок, строен и благообразен настолько, насколько может белому показаться благообразен черный человек, а второй — мал, худощав, похож на кошку, с ужасными заостренными зубами во рту, и девушку, изящную, как статуэтка, — стоявших подле большого полосатого дивана, на котором покоилось бесчувственное тело, и оживленно переговаривавшихся друг с другом на непонятном языке.
Некоторое время спустя тело на диване зашевелилось и издало жалобный стон. Девушка нахмурилась и вышла в другую комнату, плотно притворив за собою дверь.
Саша дышал опять. Его мутило, голова кружилась, горло пересохло, но он дышал. Он открыл глаза. Он лежал на диване в какой-то незнакомой комнате. Ему не до того было, чтоб разглядывать обстановку. Он попытался пошевелиться, попытался поднять голову; он смог сделать это. Он повернул голову и увидел двоих негров, стоявших около него. От высокого негра пахло хорошим одеколоном. Саша по запаху узнал его, этот негр подвозил их с Левой на «ягуаре». Значит, негры все-таки работали на госбезопасность. Саша понял, что самое страшное для него не закончилось, а только начинается. Тело вновь отказывалось служить ему. Он тихонько заскулил от страха и от слабости.
— Не бойтесь, — сказал ему высокий негр, — вы не в тюрьме, вы свободный. Вы немного будете лежать, вам станет лучше, тогда вы можете уходить. Вы были мертвый, у вас была клиническая смерть, но это обратимо, и это прошло, теперь вы опять живой, но вам еще плохо.
Саша не верил, что у него была клиническая смерть. Он по телевизору смотрел передачу о людях, переживших клиническую смерть; они все рассказывали, что видели белый коридор, или освещенный туннель, или ангелов, или еще что-нибудь странное. Саша не видел ничего. Его легкие рвались, он задохнулся, и все кончилось, и сразу после этого началось опять. Он попытался заговорить, язык плохо слушался его.
— Где… где они… эти… где?
— Они ушли, — ответил высокий негр.