— А по-настоящему?
— Диана… Где у тебя ванная?
— Там… Подожди, не надо. Может, ты чаю хочешь?
Она не хотела чаю. Он сбегал в гастроном, купил вина и закуски. Когда вернулся, она сидела на диване, сложив руки на коленях. Кофточка на ней была с короткими рукавами. Он не увидел следа уколов. Вино она пила охотно. Ела — как котенок. У нее была очень красивая шея, груди маленькие и стояли торчком. Она была меньше похожа на проститутку, чем та блондинка с остановки. Волосы мягкие и хорошо пахли.
— Что ты не ешь?
— Спасибо, не хочу больше.
— Ладно, — сказал Саша. — Ложись, я сейчас. — И пошел в ванную.
— Но почему он ей не сказал?!
— Вот и видно, что ты не мужик, а так, недоразумение какое-то.
— Хватит меня оскорблять… Дай я про это напишу, а?! Он с ней такое будет вытворять… Увидишь, недоразумение ли я.
— Чтобы я доверил тебе такую тонкую, сложную сцену?! Нет, нет. Уйди с глаз. Можешь лечь на диван и дрыхнуть, если хочешь. — Они в этот день работали на дому у Большого, чье многочисленное семейство выехало на дачу.
Большой трудился над сценой до самого вечера: писал, стирал, восстанавливал… Наконец он разбудил Мелкого.
.......................................................................................
Потом они закурили.
— И это все?!
— Мы возвращаемся к истокам. У Толстого — так.
Мелкий не хотел верить. Большой раскрыл том «Анны Карениной» и ткнул пальцем. Тогда Мелкий поверил и успокоился. Если уж о сексуальной жизни Анны, которая для Толстого так много значила, он не счел нужным сказать больше, чем
.................................................................................
то какая-то эпизодическая путана, конечно, большего не заслуживала.
— А я, кажется, твоего отца знаю… Ведь ты — Диана Минская?
— О господи, опять папа… — Она приподнялась и села, взбив подушку. — Что ж ты раньше не сказал?
— К слову не пришлось.
— А теперь, значит, пришлось…
Саша ничего не ответил. Он только погладил ее щеку.
— Ты ласковый.
— Ты всем так говоришь.
— Нет. Быть ласковым со шлюхой не очень-то прилично. Другой бы мог обидеться.
— Я не обиделся.
— Так что тебе сказал мой отец?
— Да ничего особенного… Вот колешься ты — зря.
Разумеется, Саша отлично понимал, что его слова для Дианы — звук пустой. Он даже не потому сказал эти слова, что вспомнил данное Минскому обещание… .Просто… а что можно еще сказать наркоману? «Молодец, что колешься, давай, давай, колись и дальше?»
— Я не колюсь, — сказала Диана. — Я только два раза курила травку. И я замужем.
— Гонишь…
— Нет, правда. Мой муж — художник. Его еще никто не знает, потому что в искусстве пробиться очень трудно. Но он талантливый… У него такая оригинальная, прелестная манера… Гибрид поп-арта с концептуализмом… Может, ты видел где-нибудь его картины? — Она без особой надежды посмотрела на Сашу. — Его фамилия Самсонов…
— Да я картинами не очень интересуюсь, — ответил Саша. — А почему твой отец думает, что ты наркоманка?
— Он отлично знает, что я не колюсь. Он просто мужа моего ненавидит.
— Но ты именно с этим Самсоновым из дому сбежала? — уточнил Саша. Он подумал, что Минский, быть может, просто не знает о том, что дочка бросила своего наркодилера и вышла замуж за другого придурка.
— Сбежала? Отец поставил ультиматум: выбирай, мол, я или он, а если он, то убирайся. Я выбрала…
— Хм… Честно говоря, я бы тоже такого зятя ненавидел, — сказал Саша. — Он тебя на панель посылает, чтоб ты ему на красочки заработала… Это не мужик.
— Ненавижу это слово — «мужик». Раньше мужиками называли только крестьян. Он художник, а не «мужик». Ты этого не поймешь.
— Раньше человеками называли только прислугу, — сказал Саша. — Это с тех пор, как Пушкин написал, что человек звучит гордо, — все переменилось.