— Вот так просто установить, написал ли Пушкин наши бумажки?
— Шучу, шучу. Снять-то можно, да поди определи, чьи это ДНК и отпечатки. В базе данных-то на Пушкина ничего нет.
— Да это понятно, — сказал Саша; ему стыдно было, что он купился на такую глупость.
— Ну, давай попробуем высмотреть какую-нибудь женщину. Только ведь нам нужны две…
— А ты вообще-то живешь с женщинами? — спросил Саша.
— А с кем я, по-твоему, живу? — обиделся Лева.
— Я думал, ты только своей наукой интересуешься.
— Зря ты так думал. Я, конечно, живу… То есть не то чтобы живу, а… ну, общаюсь иногда.
— А чего ты с женой не разведешься?
— А чего разводиться? Мы в принципе друг к другу хорошо относимся.
— А я с одной развелся, — сказал Саша. — У нас был сын… А оказалось — не мой.
— Что, экспертизу ДНК делали? — деловито пойнтересовался Лева.
— Нет, зачем экспертизу? Сама призналась.
— Она могла солгать… Ты об этом не подумал, Пушкин?
— Так не лгут, — сказал Саша.
— Вы в тот день ссорились?
— Да мы в тот месяц все дни напролет ссорились.
— Женщина со зла и не такое может ляпнуть, — сказал Лева. — Мы как-то, когда еще с женой жили, поругались сильно. Потом я прихожу домой — хомяка нет. У нас тогда жил дикий хомяк, я его отнял у собаки, он весь искалеченный был, слепой… Спрашиваю: где хомяк? А она мне: выбросила на помойку… Не знаю, как я ее не убил. А потом оказалось — ему стало плохо, она его к ветеринару отвезла… Он потом еще год жил… Она у меня на самом-то деле очень добрая, просто мы ссорились…
Саша задрожал от тайной радости и — простил… Нет, конечно, ничего подобного не произошло. Лева был не первый, кто говорил, что Наташа могла солгать по злобе. Саше и самому это иногда приходило в голову. Сашка-то был на него в общих чертах похож, такой же щекастый и светловолосый. Но этого было мало. Полным-полно существовало мужиков, на которых Сашка был в общих чертах похож. Но Наташа не просто объявила, что Сашка не его сын, она — ушла. Да и все равно теперь-то уж. Он о Наташе не думал больше, не вспоминал: она была как больной зуб, державшийся на тонкой живой нитке; самому ему недостало духу нитку оборвать, но лубянские хирурги, честь им и хвала, так его встряхнули, что ниточка порвалась сама собой, и все прошло, даже ревности не осталось. Так что нет худа без добра. А если тот козел выгонит Наташу с Сашкой, Саша Сашку возьмет, так и быть, не выбрасывать же ребенка на помойку. Только бы продержаться, получить документы и начать новую жизнь.
— Двух баб высмотреть можно, — сказал Саша, — но я не хочу, чтоб мы с тобой жили в разных местах. Это опасно.
— Давай высмотрим двух сестер или подруг, которые живут вместе.
— Такого не бывает даже в кино, — вздохнул Саша. — Нет уж. Давай лучше высмотрим какого-нибудь алкаша вроде нашего Миронова.
Но они за целый день так никого и не высмотрели. Они пытались приставать и к женщинам и к алкашам, но ни те ни другие не понимали, чего от них хотят. Так прошел день, наступил вечер, и город стал казаться недружелюбным и некрасивым. Только большие города вечером выглядят красивее, чем днем.
— Белкин, может, мы все это зря? Никто на нас не охотится…
— Может быть.
Они не знали о смерти Фаддеева и о.Филарета: Фаддеев был слишком малой величиной, чтоб о нем сообщали по телевизору, а известие о смерти о. Филарета они просто прозевали. Нарумова умерла, но, возможно, она умерла просто так, сама по себе.
— Поехали к себе в Остафьево, а?
— Не знаю… — сказал Лева. — Господи, как там сейчас хорошо… Очей очарованье…
— Ты все время говоришь «господи», прям как старая бабка.
— Атавизм… В Остафьеве, конечно, хорошо, ионтуда вернется… — В этот раз «он» был — Черномырдин, и Саша это отлично понял и закивал, желая ободрить Леву.