– Разве можно поступать так опрометчиво,- упрекнул Шактер сидевшего на полу бледного Орбела.- С того дня, как вы приехали сюда, вы только и делаете, что совершаете опрометчивые поступки.
Орбел привалился к стене. Он боялся потерять сознание. А те трое заслонили собой клетку Руфоса - Орбел видел только их спины. И все же отвернулся, закусил губу.
– Вот и все,- ехидный голос Шактера спустился на землю, стал ближе и оттого ненавистнее.- Можете удостовериться.
И они благополучно вернулись на Родину в полном составе.
Только вот Карагези-отец был всю дорогу мрачен и молчалив, и сын не мог добиться от него ни слова. Собственно, Орбелу тоже было не до бесед; из головы не выходил несчастный Руфос - молодой, обаятельный, перспективный… не успевший даже обзавестись семьей, поплатившийся жизнью ради спасения Лилит, ради спасения, может быть, всего человечества. А Кларк потребовал от них молчания, и Орбел, зная порядочность отца, не сомневался, что тот сдержит свое обещание. Но разве он - Орбел не связан другим, куда более важным обязательством, разве он может допустить, чтобы страшная кончина американского парня прошла впустую? А отец не желает разговаривать, делая вид, что дремлет, будто все случившееся касается только его одного. Но Орбел твердо решил, вернувшись домой, выполнить то, о чем его просил Руфос, даже если отец будет стараться помешать ему. В конце концов, он взрослый человек, и у него есть свой гражданский долг, своя честь…
– Отец! - Орбел посмотрел на него в упор, устыдился было своей дерзости, но все же спросил:- А может, ты просто боишься? - И, ожидая взрыва, увел взгляд в сторону.
– Чего? - спокойно спросил Карагези.
– Возмездия, например. И чтобы я тоже молчал, ты решил упрятать меня в горы.
– А ты, значит, на “возмездие” чихал?
– Ну не то чтобы чихал,- смутился Орбел, но тут же храбро добавил:- Свой гражданский долг я ставлю превыше всего.
– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? - улыбнулся Карагези.- Подростка, который кричит во время драки: “Пустите, я убью его!”, неосознанно мечтая о том, чтобы его покрепче держали. Ведь отпусти я тебя, и ты не будешь знать, что делать. Пока я тебя держу, я - трус, а ты - связанный по рукам и ногам герой.- И, помолчав, добавил:- Давай заключим с тобой устное соглашение. Ты сейчас выполнишь мою просьбу, это займет у тебя дней десять, не больше. А вернувшись в Москву, ты получишь полную свободу действий, если… если к тому времени не изменишь своих намерений. Десять дней ничего не решают, а спешка в таких делах плохой советчик. Там, на досуге, ты сможешь все хорошенько обдумать.
– Я едва помню деда,- проворчал Орбел.- Да и как они воспримут Лилит? Как мы им объясним?
– Скажем, что она - обыкновенный, но слабоумный от рождения человек. И интерес к ней тут же пропадет.
Орбел вздохнул, пожал плечом. Ему очень не хотелось снова уезжать из Москвы, да еще в деревню, но он ответил покорно:
– Если надо…
Дед Мовсес оказался далеко не таким старым - подвижный старик со строгими голубыми глазами в обрамлении разбегавшихся во все стороны морщин. Он поджидал гостей у ворот своего дома, еще издали завидев салютующую столбами пыли машину.
Тигран Мовсесович обнял старика, прижался лицом к его колючей седой щетине и замер так, будто ища в корнях своих поддержки и защиты от большого неразумного мира, от зла и спеси, от оглушающего рева цивилизации.
– Сын,- словно договаривая непроизнесенные, переполнявшие душу слова, выдохнул старик.- Тигран-джан… Думал, на этом свете не свидимся… Внучок. Дай теперь на тебя взглянуть.- И, припечатав к щеке Орбела звучный, как горное эхо, поцелуй, старик крепко обнял его.
– Кто это к тебе там жмется? Жена молодая или сестренка? Что-то про внучку-то я не припомню.
“Ну вот, все и устроилось, дед сам подсказал”,- подумал Орбел, выразительно взглянув на отца. И тот подхватил:
– Не говорил я тебе про дочку, стеснялся. Она у нас… как бы тебе помягче объяснить: умом не вышла… Ну, слабоумная, что ли. Как звереныш неразумный.
– И что с того? - ободряюще прервал дед. А сам скосил голубой сострадающий глаз на “внучку”.- Поди сюда, милая. Ну, поди же. Как звать тебя?