Они ехали по Юсефинегате в лучах заходящего осеннего солнца. Искусственное оживление приятелей угасло, едва ветер коснулся их лиц.
- Стало быть, договорились, - вяло сказал Андреас, протянув Вилфреду руку у дома на Драмменсвей. Он намекал на виски, скрепляя надежду на дружескую близость ниточкой, которая даже ему самому представлялась тонкой и искусственной. И по примеру "прежних времен" Вилфред всемилостивейше предоставил ему наслаждаться своим счастьем.
- Как тебе угодно, - сказал он, повернувшись к дому. Там, где дорога уходила вниз, под листвой деревьев, он еще раз увидел жалкую спину сидящего за рулем богача Андреаса, пристыженную спину, - спину, на которой было написано поражение, совсем как в детстве, когда Вилфред выпроваживал его, обронив на прощанье какую-нибудь снисходительную фразу.
Вилфред презрительно усмехнулся и с орхидеями в руках поднялся вверх по восьми знакомым ступеням.
Мать и сын сидели за столом в обшитой дубовыми панелями столовой на Драмменсвей. Не без торжественности подняли они бокалы белого бордо, как не раз прежде, как всегда. Это был маленький вводный жест - они как бы примерялись друг к другу. Они не часто обедали вдвоем, с тех пор как Вилфред уехал из дому - на время, в виде пробы, как они полюбовно решили сообща. Вилфред слегка отодвинул стоявшие между ними на столе цветы, чтобы лучше ее видеть.
- А не убрать ли их вообще? - предложил он, улыбнувшись чуть поддразнивающей улыбкой, как было принято между ними. - Ведь это всего лишь мой подарок... - Он встал и продолжал говорить, переставляя цветы. Описал встречу с Андреасом. Они вместе посмеялись над фамилией Эрн. - Только запомни, мама, они в родстве не с первым попавшимся орлом, а с синим на золотом фоне - это я на всякий случай, вдруг тебе придется встретиться с ними, с кем только не приходится встречаться в наше время.
Он сказал это с горькой гримаской, он говорил все, что положено говорить. Говорил, словно бы наслаждаясь унизительной процедурой повторения избитых фраз. Но смеявшаяся мать вдруг стала серьезной.
- Я знаю, что ты встречаешься с разными людьми, - сказала она.
Он посмотрел на нее с другого конца стола.
- И что же? - спросил он не без вызова. Чувство умиротворения и боевой задор вдруг слились для него в одно в этой комнате, почти квадратной, где все дышало устойчивостью и благородством пропорций.
- Я просто хотела сказать... ведь слухи доходят даже до меня, хоть я и живу взаперти и вообще не представляю, что происходит вокруг...
И вправду: годы войны и всемирного безумия прошли как бы мимо фру Сусанны Саген, не оставив па ней следа. Пожалуй, она чуть пополнела за эти годы, когда где-то вокруг, в далеком от нее мире, царила нужда; еще приятней округлились плавные линии ее фигуры, но по-прежнему не видно ни одной морщинки и выхолена так, что это выглядит почти вызывающе в эпоху, когда люди чванятся страданиями, которых сами не испытывают, - хотя бы из приличия они считают необходимым не оставаться от них в стороне и страдать.
- Я уверен, что дядя Мартин приносит тебе вести из внешнего мира, холодно заметил сын. - Между прочим, ты раздобыла изумительных цыплят. Откуда, хотел бы я знать, берутся такие яства в нынешние времена?
- Мой брат Мартин всегда так мил. - Сказано это было как-то рассеянно, словно она хотела подчеркнуть, что думает совсем о другом.
- И связи у него, верно, недурные! - заключил Вилфред.
- Откуда мне знать... - прежним тоном отозвалась она. Отозвалась с присущей ей невинной готовностью относиться с полным безразличием к тому, откуда сваливаются на нее мирские блага.
- Но раз уж ты заговорил об этом, мой брат и в самом деле дал понять, что тебя часто видят на людях...