Повсюду горели костры.
Бахвалов и Фокленд прошли на берег Волги. Здесь красноармейцы разбирали на дрова шаланду. Рядом дымился костер, в железной бочке кипятили воду. Бахвалов протянул котелок, ему налили кипятку, половину он перелил Адаму Фокленду; прижав котелки к груди, они ступили на волжский лед.
- Волга! - сказал Бахвалов. - Дошли! Теперь мы дома! Конец всем нашим мучениям!
- Нет, только начало, - невозмутимо и спокойно возразил англичанин.
- Самое страшное, мой милый друг, позади. Страшнее вы ничего не придумаете. Во всех церквах поставлю пудовые свечи в честь благополучного перехода. Я поклялся это сделать!..
На противоположном берегу виднелись устремленные высоко в небо купола кафедрального собора.
- Вот с собора и начну! Достопримечательность Астрахани, - не без гордости произнес Бахвалов. - Построен не профессиональным архитектором, а простым крепостным крестьянином. И за эту чудесную работу - учтите, собор, по всеобщему признанию, лучший в России - строитель получил всего лишь сто рублей. Какие были времена, а?
- Золотые! - ответил англичанин.
Они перешли Волгу и направились вдоль берега, где у причалов стояли обледенелые миноносцы, десяток больших и малых вооруженных судов. У Фокленда глаза разгорелись при виде кораблей флотилии, но Бахвалов увел его на Никольскую.
Магазины здесь были накрепко заколочены досками. На перекрестках толпились горластые торговки. Каждому прохожему они наперебой предлагали чилим. Бахвалов был удивлен; он родился и вырос в Астрахани, а не знал, что такое чилим. Порывшись в кармане, он достал пачку советских и николаевских денег, купил у старухи вареного чилима. Попробовал. Что-то напоминающее по вкусу каштан, картофель, а на самом деле водяной орех.
Вот и знакомый, родной подъезд. Бахвалов позвонил, потом постучал. Дом казался безлюдным. Бахвалов снова и снова звонил, потом начал стучать кулаком. На сердце стало тревожно: вдруг что-нибудь случилось со стариками?.. Побежал во двор, за ним устремился Адам Фокленд. Навстречу из подвала вышел дворник-татарин. Он не узнал хозяйского сына и угрожающе поднял на него метлу:
- Уходи! Уходи! Здесь нет госпиталя! Госпиталь на Московской.
- Мне генерала, - сказал Николай Бахвалов. - Тут письмо ему. Жив старик?
- Семен Гаврилыч? Жив, жив!
Тогда Бахвалов сорвался с места и побежал по железной лестнице наверх.
- Письмо? - спросил татарин у англичанина. - Не от сына письмо?
Англичанин ничего ему не ответил.
- Степь пришла? - прокричал татарин.
Англичанин похлопал ладонями по своим ушам, сказал:
- Контузия, ничего не слышу.
- Плохо дела, - сказал татарин, - яман война, не нада война, - и, качая головой, ушел на улицу, волоча за собой метлу.
Наверху свистнули. Фокленд задрал голову. Ему радостно махал рукой Николай Бахвалов.