И пришла к решению.
Даже если ее главная цель в жизни осуществилась, нет причин не найти другую, возможно, более честолюбивую. В таком случае есть все основания попытаться продлить жизнь, покинув Санктуарий.
Хотя…
Она тревожно оглянулась, ища колдуна, и решила, что они с ним потерялись в толчее, но тут же с облегчением схватила его за руку.
— Поможет ли расстояние? Я хочу сказать, если рок висит надо мной, смогу ли я избежать его?
— О, он висит не над тобой. Просто в заклятье сказано о двух смертях, а произошла только одна. Каждый год, каждый день в городе такой величины умирают десятки и сотни людей. Весьма вероятно, действие заклятья ограничено местностью, во время грозы молния бьет в землю прямо под тучей, а не на сотни лиг от нее. Вполне вероятно, что вторая смерть постигнет кого-либо также виновного в разорении Забытой Рощи. Ведь вместе с Нижару были воины, не так ли?
— Да, это были воины, которых я долгое время считала простыми бандитами!.. О, в какой упадок пришла эта страна! Вы совершенно правы! Я уеду отсюда как можно дальше, независимо от того, поможет ли мне это перехитрить смерть!
Схватив колдуна за руку, Жарвина стиснула ее и наклонилась к нему.
— Назовите корабль, который я должна найти?
В день отплытия корабля Инасу Йорлу было небезопасно появляться на улице, порой происходящие в нем перемены превращали его в такое, что никто, даже самые терпимые не могли признать его за человеческое существо. Поэтому колдун был вынужден наблюдать за отплытием с помощью магического зеркала, полный решимости убедиться в том, что его замысел удался.
Все прошло как нельзя лучше. Инас Йорл следил за кораблем с Жарвиной, стоявшей на носу, до тех пор, пока он не скрылся в морской дымке, а затем откинулся в то, что в настоящий момент не могло называться креслом в том смысле, в каком его понимает большинство людей.
— И поскольку рядом больше не будет тебя, чтобы притягивать заклятье, — пробормотал он вслух, — возможно, удача, повернется так, что второй смертный приговор падет на безумно усталого — жертву сотни безумных заклятий — несчастного, жалкого Инаса Йорла.
И все же какая-то надежда светилась, подобно красным впадинам, что были у колдуна вместо глаз, пониманием того, что, по крайней мере, один человек на свете думает о нем лучше, чем он думает о себе сам. Наконец хрипло рассмеявшись, он закрыл магическое зеркало и покорно стал дожидаться очередного неотвратимого превращения, лишь отчасти утешаясь тем, что до сих пор ни разу не принимал одного и того же облика дважды.
Карты были разложены рубашками вверх широким полукругом на покрытом черным бархатом столе, который Иллира использовала для гадания. Закрыв глаза, девушка наугад ткнула указательным пальцем в одну, перевернула ее. Лик Хаоса — отражение в разбитом зеркале мужчины и женщины. Сейчас Иллира гадала на себя — попытка преодолеть атмосферу тягостного ожидания, нависшую над убогим сооружением из тряпья и дерева, которую девушка и Даброу, базарный кузнец, именовали домом.
Гадание лишь усилило озабоченность.
Подойдя к другому столику, Иллира наложила себе на Баки толстый слой краски для век. Никто не придет слушать предсказание своей судьбы к молодой хорошенькой девушке — С'данзо, и ни один незнакомец не войдет в эту хибару по какой-нибудь другой причине. Краска и традиционный мешкообразный наряд С'данзо в тусклом полумраке комнаты скрывали возраст Лопушки, по если вдруг какой-нибудь любвеобильный воин или купец приближались слишком близко, в нескольких футах за занавеской всегда был Даброу. Один лишь вид мускулистого покрытого потом гиганта с тяжелым молотом в руках быстро клал конец любому недоразумению.
— Конфеты! Сладости! Как всегда, лучшие на базаре. Как всегда, лучшие во всем Санктуарии!
Голос Хакона, торговца сладостями, донесся из-за завещанного тряпкой дверного проема. Иллира быстро завершила туалет. Темная масса волнистых волос была скреплена заколкой и покрыта пурпурным шелковым платком, броско контрастирующим с юбками, шалью и блузкой, надетыми на девушке. Засунув руки глубоко под юбки, Иллира достала кошелек и вынула из него медную монетку.
Было еще слишком рано, чтобы она осмелилась выйти из дома. Всем на базаре было известно, что она еще почти девочка, а в этот ранний час горожан здесь пока не было.
— Хакон! Сюда! — позвала Иллира из-под навеса, где Даброу хранил свой инструмент. — Две… нет, три пожалуйста.
Торговец положил три тягучие карамельки в протянутую раковину и с улыбкой взял монетку. Через час за подобную покупку Хакон попросит еще пять таких же монет, но для своих на базаре всегда выбирали лучшее и делали скидку.
Иллира съела одну конфетку, а две других предложила Даброу. Ей хотелось поцеловать его, но кузнец чурался прилюдного проявления чувств, предпочитая уединение для того, что происходит между мужчиной и женщиной. Улыбнувшись, он молча принял конфеты. Гигант говорил редко, слова давались ему с трудом. Он чинил изделия из металла для всего базара, попутно совершенствуя многие вещи. Кузнец взял Иллиру под свое покровительство, когда та была еще ребенком-сиротой, слоняющимся между торговыми рядами, так как ее собственный народ отвернулся от нее из-за непоправимого преступления — кровосмешения. Теперь ясноглазая, бойкая на язычок, Иллира говорила за Даброу, когда тому требовалось что-то сказать, а он, в свою очередь, продолжал заботиться о ней.