— За меня понимаешь ты. Я не мог любить этих вещей, пока не появилась ты.
— Но у тебя было столько других. Я пытаюсь их почувствовать, но я не создана для того, чтобы понять, что такое звезда.
— А я — понять, что такое планета. Но мы можем касаться.
Щеки ее снова вспыхнули. Мысль покатилась, переплетаясь с маршевой музыкой:
— Потому я и явился, понимаешь? Ради тебя. Я воздух и огонь и не знал холода воды и твердости земли, пока ты мне их не дала. Я блеск луны над океаном.
— Нет, — сказала она. — Пожалуйста, не надо.
Удивление.
— Почему? Разве от радости больно? Ты не привыкла к ней?
— Я… думаю, что да, — она откинула голову назад. Нет! Черт меня побери, если я начну жалеть себя!
— А почему ты должна себя жалеть? Разве весь мир не для нас? Разве он не полон солнц и песен?
— Да. Для тебя. Научи меня.
— Если ты взамен научишь меня… — мысль прервалась. Остался бессловесный контакт, который — как она предполагала — часто возникает между любовниками.
Она грозно взглянула на шоколадное лицо физика Мотилала Мазундара, стоявшего в дверях.
— Что вы хотите?
Его это удивило.
— Только посмотреть, все ли у вас в порядке, мисс Ваггонер.
Она сжала губы. Он больше, чем кто-либо на корабле, старался быть добрым с ней.
— Простите, — сказала она. — Я ни за что рявкнула на вас. Нервы.
— Мы все дошли до предела прочности, — улыбнулся он. Это волнующее предприятие, но хорошо бы вернуться домой, верно?
Дом, подумала она. Четыре стены квартиры над шумной городской улицей. Книги и телевизор. Может, на ближайшей научной конференции она прочтет реферат, но потом никто не пригласит ее на прием.
Неужели я так ужасна, задумалась она. Я знаю, что не могу похвастать красотой, но стараюсь быть милой и интересной. Может быть, слишком стараюсь.
— Не со мной, — заметил Люцифер.