Она сорвала яблоко и откусила от него. Глаза ее сощурились от наслаждения, щеки покрылись румянцем, а нос издал такой мелодичный звук, что Адам не выдержал и сказал:
— Ну, дай уж и мне!
Наелись всласть оба альфацентаврянина яблок и, лишь когда у них заболели животы, поняли, какую совершили ошибку. Ведь их организмы привыкли только к питательным пилюлям. Такого расстройства желудков девственная Земля доселе и не видывала.
С огромными мучениями, на четвереньках они сумели все-таки добраться до галактоплана. И там, распростершись на земле возле входа в главный реактор, признались в своих прегрешениях. Ужас овладел экипажем. А начальник экспедиции Иегудий Ованесян (сокращенно Иегова) воскликнул:
— Что вы наделали, грешники! Теперь ваши утробы наполнены неизвестными бактериями, и вы их перенесете на нашу стерильную альфа-Центавра. Нет, о нет! Я спасу любимую планету! Вы останетесь здесь и тем самым искупите свою вину!
Дальше все было весьма просто. Обоим сделали уколы бессмертия, дали им то да се, оставили их на полянке в джунглях и улетели.
— Что мы теперь будем делать? — захныкал Адам.
— Не знаю, — заплакала Ева.
А когда женщина говорит, «не знаю», это весьма опасно. И вот вскоре родилось у них двое детей. Одного нарекли Антоном Величковым, а другого Карло Индийцем.
Ну и дальше мы уже можем полагаться на Ветхий Завет. Каин убил Авеля, чтобы овладеть наследством, потом Енох родил Ирада, Ирад — Мехиаеля, Мехиаель — Мафусаила и так далее…
И разбежались дети Адама и Евы по земле. И открыли они Америку, и организовали сотни войн, и испытали атомные бомбы, и полетели в космос, стали исправлять оперативным путем кривые носы, нашли способ, как на женских ногах уничтожать волосы, а на мужских черепах значительно увеличивать их количество.
Ева же с Адамом, получившие от Иеговы бессмертие, продолжают жить где-то в сельве Бразилии. Детей они больше не рожают. Атеросклероз достиг у них такой степени, что они уже ничего не помнят о событиях, происходивших в мире. Ева лишь сердится на своего мужа и вспоминает о годах юности, а Адам, вздыхая, собирает виноградные листья для своего нового костюма и ждет не дождется, когда же, наконец, пробьет и его час получать пенсию.
На массивной, окованной железом двери было начертано на трех языках: «Четвертое измерение. Вход строго воспрещен!»
Профессор Шмидт, задохнувшись, остановился. Позади слышался топот и крики преследователей. Даже подумать неловко, что профессора, притом истинного немца и вовсе не коммуниста, а совсем наоборот, может преследовать полиция! И за что? За изнасилование какой-то десятилетней глупышки, которая до своего совершеннолетия забыла бы об этой шутке. Профессор Шмидт с радостью пожаловался бы в высшую инстанцию, но сейчас для этого не было времени.
В глубине коридора появились огоньки. Полицейские приближались.
В этом проклятом туннеле, прорытом бог знает когда и кем, его могут поймать, как крысу. Профессор прочитал надпись на двери еще раз, но тем не менее его аналитический ум не прореагировал на удивительные слова, а рука сама потянулась к ручке.
Несмотря на кажущуюся массивность, дверь отворилась удивительно легко. Навстречу хлынул какой-то неестественный свет, который падал не прямыми лучами, а выписывал на полу меняющиеся цветные фигуры. Топот все приближался. Несколько пуль просвистели у самой головы и исчезли в мерцающем пространстве. Шмидту было ясно, что положение опасное, он сделал шаг вперед, еще шаг и…
Сначала перед глазами завертелись цветные круги.
— Пил ли я? Нет, не пил, — сказал он себе. — Что же это за фантасмагория?
Затем на него обрушилась волна различных звуков, среди которых выделялась громкая брань на английском языке. Мгла рассеялась, и перед профессором появился долговязый человек, который, качая головой, клял всех своих родственников и всех, кого знал и кого не знал.
— Какой идиот кинул в меня железкой? Вы, что ли? — Он приблизился к Шмидту. — Почему вы не оставляете в покое честного янки, не даете ему проспать свою жизнь как человеку?
— Извините, сэр, — любезно улыбнулся профессор. В последние годы у него выработался рефлекс: он всегда улыбался, слыша английскую речь. — В меня только что стреляли, может быть, какая-нибудь пуля…