Замечание было совсем некстати, и выражение лица Уайтхолла недвусмысленно на то намекнуло.
— …прислал донесение из Москвы, — продолжил директор ЦРУ. — Он сообщает, что семь самых лучших советских агентов получили приказ сдать текущие дела и готовиться к переброске в Уганду. Пятеро из них находились здесь в Вашингтоне, так что я имел возможность перепроверить информацию. Русские, похоже, менее недоверчивы, чем ТОМАС.
— Насколько я знаю, Премьер-министру СССР раз в неделю составляют гороскоп. Это не совсем то, что ТОМАС.
— И все же следует предположить, что в заповеднике что-то происходит…
— Что-то… Может быть.
— Однако когда я передаю данные ТОМАСу, вот что он мне отвечает! — воскликнул Толлер, встряхивая розовую бумажную ленту, которую держал двумя пальцами за самый кончик. — Он не допускает и одного шанса на миллиард, что это донесение соответствует действительности. Вы сознаете, какому количеству совершенно невозможных вещей он предоставляет более высокую степень вероятности? Уайтхолл, я начинаю думать, что ваше горячо любимое дитя — с ахиллесовой пятой.
— Не исключено, что даже по своей природе, Томас не способен доверять колдовству, — сказал Уайтхолл, интерес которого к проблеме возрастал обычно по мере ее усложнения. — Вероятно, есть нечто более глубинное, чем программа. В конце концов, ТОМАС — машина, и можно с уверенностью утверждать, что он исповедует абсолютную веру в причинно-следственные отношения. Веру обоснованную, на мой взгляд, тем не менее, во мне достаточно человеческого, чтобы допустить немного сверхъестественного. Во время телешоу в основном.
— Если что-то есть, оно не является сверхъестественным, Уайтхолл. По определению.
— Конечно, конечно…
Возникло долгое молчание, слышно было только, как Клэббер хрустит пальцами.
— Вы собираетесь, как я понимаю, направить кого-нибудь в Кампалу, — произнес наконец Уайтхолл. — Не знаю, какой индекс присудил бы вам ТОМАС, будь он в курсе, но я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с вами. Однако, поскольку вы приняли свое решение еще до моего возвращения и, вероятно, даже до того, как мне позвонили, я не понимаю, зачем вам понадобилось консультироваться со мной.
— Все дело в том, кого я решил послать. Речь идет о Томасе Мванга Хва. И это вы мне его завербуете.
Традиционно, обучение медицине — дело нешуточное, в одинаковой степени и получение диплома инженера не дается молодому человеку с легкостью. Но когда в 1985-ом году Медицинская Школа Гарварда и Массачусетский Технологический Институт объединили свои финансовые и материальные ресурсы, чтобы основать Академию Сервомеханики и Микрохирургии имени Кеннеди, был создан не только новый тип образовательного учреждения, но и новый тип студента, для него предназначающийся. В 1985-ом году микрохирургия существовала еще только в мечтах, которые могли реализоваться лишь после того, как появится достаточное количество медиков, мыслящих как инженеры, и инженеров, работающих на медицину, чтобы начать полномасштабные исследования в этой новой области. И через два поколения они уже шли полным ходом.
Для поступления в Академию Кеннеди требовалось получить персональное приглашение, от которого редко кто отказывался. Каждый год «Лайф» помещал на своих страницах статью о поступающих студентах, сопровождаемую краткими биографиями двенадцати из них. Некоторые эти справки казались охренительной чушью, если воспользоваться выражением. Взять, к примеру, заметку о Томасе Мванга Хва.
Томас Мванга Хва был старшим сыном колдуна из Буганды, состоящего в родстве с кабакой Мванга, наследным вождем Буганды, главной из четырех провинций Уганды. В возрасте семи лет сын колдуна обратился в католичество и бежал в Кампалу, столицу. Образование, на которое для него не поскупились иезуиты, управляющие приютом, где он укрылся, было в основном сосредоточено на изучении Фомы Аквинского. А позже, когда его вера достаточно окрепла, перешло к Платону, Аристотелю, Блаженному Августину, равно как к Декарту, Паскалю и Вольтеру, которых преподобные отцы более не считают опасными.
В двенадцать лет Томас открыл для себя логический позитивизм. Он читал в потаении Рассела, Виттгенштейна и Айера. До этого момента физика занимала очень малое место в образовании юного Мванга Хва, химия — еще меньшее. Познания в математике были серьезными, но устаревшими. Что касается биологии, то его представления об этой науке базировались исключительно на интуиции. Последующие пять лет он посвятил заполнению пробелов и достиг таких успехов, что на выпускных экзаменах, организованных в мировом масштабе и патронируемых местным отделением Корпуса Волонтеров Мира, был квалифицирован вторым по физике и химии. Приглашение продолжить обучение в Академии Кеннеди последовало автоматически. Томас принял его почти столь же автоматически.
И даже для него Академия Кеннеди не была бесполезной. Вообще-то, он привык работать в своем собственном ритме, достаточно быстром, но скорее хаотичном. В Академии ему пришлось приноравливаться к общему движению. Он проклинал каждую минуту существования, но в действительности любил свою муку. Порою вихри новых идей, кружащих по Академии, повергали его в состояние почти транса.
Удивительно, но он даже завел несколько друзей.
Конечно же, Томаса, как и его однокурсников, постоянно приглашали на различные мероприятия: банкет ООН в Нью-Йорке, ежегодный костюмированный бал Волонтеров Мира в Плаза, великосветские приемы Бостона… И по примеру своих сотоварищей ему приходилось скрепя сердце отклонять эти приглашения. Однако в самом начале обучения, еще не будучи хорошо осведомленным, он присутствовал на одном из подобных обедов. Доктор Ирвин Уайтхолл устраивал прием для всей Филадельфии, и вечеринка получилась очень приятной. Уайтхолл оказался искусным собеседником, и они в течение двух часов обсуждали роль Церкви в африканской политике (Томас теперь был антиклерикалом — о, неблагодарность!). Перед расставанием Уайтхолл предупредил его об опасностях, подстерегающих светскую знаменитость.
Ну а сам теперь чего устроил? Курсовые экзамены — через две недели, времени — три часа ночи, а доктор Уайтхолл находится в зале ожидания и требует увидеть Томаса немедленно! Томас считал, что это уж слишком.
Но все-таки визит его заинтриговал. Выглядело это очень странно…
Как только Томас вошел в зал, Уайтхолл, после совершенно формального приветствия, вытолкал его на улицу и потащил к лимузину.