Коля Галега спросил у меня, не хочу ли я обменять марки на царские бумажные деньги, а когда я ответила, что не собираю ни марок, ни денег, сказал, что пересядет за мою парту. Мне теперь было все равно, и я сказала: «Садись».
В начале учебного года я сидела с Таней Нечаевой, но мы болтали на уроках, и Елизавета Карловна нас рассадила. Теперь я сижу одна на второй парте в крайнем ряду у окна. В нашем классе двадцать парт, а учеников только тридцать семь. Есть поэтому свободная парта и еще одно место, а Елизавета Карловна, наш классный руководитель, очень любит пересаживать учеников с места на место.
Следующий урок был русский. Коля сел за мою парту и оглянулся кругом с таким выражением, какое бывает на лицах у людоедов в иллюстрациях к детским книжкам — не посмотрит ли кто-нибудь на это косо, — а затем спросил у меня:
— Ты по утрам зарядку делаешь?
— Нет, — ответила я. — Не успеваю.
— А я делаю. С кирпичами вместо гантелей. Пощупай, какие бицепсы.
Я пощупала. Бицепсы как бицепсы. Вероятно, здоровые. Мне не с чем сравнивать.
— О, — сказала Елизавета Карловна, когда вошла в класс, — а Галега уже сел с Алексеевой. Подобное ищет подобного, как говорит пословица, двоечник двоечницу.
Лена Костина захихикала. У нее очень красивое лицо и мелодичный голос, а смех неприятный, как у людей, которые смеются только тогда, когда им самим этого хочется, как бы сознательно, а рассмеяться непроизвольно, просто от всей души — не умеют.
— Ну что ж, сидите, — решила Елизавета Карловна, — по крайней мере Галеге не у кого будет списывать контрольные.
И Елизавета Карловна стала нам рассказывать о риторических восклицаниях, риторических вопросах и риторических обращениях, а когда она говорит о литературе, можно услышать, как пролетает муха. У нас в классе почему-то нет мух, но если были бы, можно было бы услышать, как они летают, такая в классе тишина. Елизавета Карловна тогда совсем другая, она говорит совсем иначе, чем обычно, и ее маленькие, свинцового цвета глаза начинают светиться за стеклами очков, как звезды. И все ею любуются в такие минуты.
На переменке Коля загородил мне выход и сказал:
— Подожди. Я у тебя хотел спросить… — Он замялся. — Как ты относишься к фашизму?
— А какое тебе дело? — ответила я.
— Да нет, я ничего, — сказал Коля. — Я просто выменял на марки фашистский орден «Железный крест». Так я могу тебе его подарить.
— Мне не нужно, — сказала я. — Но при чем здесь фашизм?
— Да некоторым не нравится, когда орден фашистский. А я думаю — все равно. Ведь это коллекция. Так что же — вражеские ордена выбрасывать?
— Нет, — сказала я, — не нужно выбрасывать.
— А ты какую коллекцию собираешь? — спросил Коля.
— Консервных ножей, — ответила я. — Только не я, а папа.
— Брось, из консервных ножей коллекций не делают. А кто такой твой батя?
— Журналист. Он в газете работает.