Я не читала брошюр и памфлетов и не обращала внимания на бродившие вокруг слухи. Поэтому и не знала, что происходит с сэром Муном в Ирландии, и считала, что он продолжает служить под командованием маркиза Ормонде. Я поняла, что с тех пор, как я впервые стала близка со своим мужем, мне показалось, что нить симпатии, связывавшая меня и господина Муна, ослабла или совсем порвалась. Я уж не мечтала о нем и не вспоминала разные случаи, связанные с сэром Муном. И когда мне было плохо, я не могла сказать уверенно, как прежде, что то же самое происходит с моим Муном.
Я стала обычной городской женой, привыкшей «тянуть лямку» тяжелой нудной работы и даже не всегда замечала шум, вонь и дым Лондона. Иногда я сплетничала с соседями, никогда не ездила верхом и не делала никаких упражнений для своего здоровья. Я пополнела и отяжелела, на щеках появился желтоватый оттенок, и глаза стали тусклыми. Волосы прятала под чепцом или шляпкой, как это делали остальные городские женщины, в Лондоне нельзя было носить волосы непокрытыми, потому что они быстро пачкались, особенно во время густых туманов. У меня больше не было ярких и модных нарядов — так пожелал мой муж; все платья были простыми, мрачных расцветок; муж мне объяснил, что в природе самки имеют более скромную расцветку, чем самцы:
— Взгляни на хвост павлина, на гриву льва или на грудку снегиря…
— Ну да, муж мой, — перебила я его, научившись резко парировать его слова, — и на рога оленя!
В городе в те дни считалось неприличным, если у мужчины или женщины были розовые щеки или блестящие глаза, в особенности это касалось бедных вдов. Доказательством смирения и уважения к Богу была мрачная внешность и бледные губы. Сколько мужчин с ярким цветом лица попали в неприятности только потому, что выглядели румяными в морозное утро! Ну что ж, мой облик стал в то время модным. Я себе говорила: «Мари», — потому что продолжала называть себя «Мари», — «Мари, ты уже на полдороге к могиле. Пора тебе стать святошей и постоянно перемежать речь словами „Если Бог пожелает“, „Благодарение Богу“ и „По милости Божьей“». Но я редко посещала церковь — служба сильно отличалась от той, к которой я привыкла, и муж не требовал, чтобы я ходила в церковь, да и сам манкировал посещениями. Он мне запретил получать святое причастие из рук пресвитерианского священника, потому что судьи, те самые суровые старейшины, которые решали, дать отпущение грехов или нет, задавали неприличные и нескромные вопросы, и честной женщине становилось от них не по себе. Он не сомневался в том, что они будут выспрашивать меня о нем, о его привычках и взглядах.
Моя малышка Нэн была тоскливым ребенком, и хотя мне хотелось ее любить, я не могла себя заставить. И меня это страшно удручало. Потому что я считала, что каждая мать любит свое дитя. Я пыталась быть с ней терпеливой, из-за больной ножки она долго не могла научиться ходить. Муж к ней относился очень плохо, потому что она часто плакала по ночам — видимо, ей не подходило мое молоко, когда девочка заговорила — она начала заикаться. Самое плохое было в том, что Транко подобрала ей деревянный башмак с более толстой подошвой, чтобы малышке было легче учиться ходить, но муж запретил носить этот башмак, говоря, что природа со временем компенсирует свою ошибку, и короткая нога подрастет. Но он был не прав. Нэн пришлось ковылять, ее тело искривилось, и одно плечо у нее стало выше другого.
Муж никогда не позволял со мной вольностей ни в словах, ни в действиях, он был близок со мной только для продолжения рода. Это случалось очень редко. Мне казалось весьма глупым различие, которое он делал между желанием продолжить род и обычным плотским желанием, потому что они похожи друг на друга как кексы с анисом. За несколько дней до того, как лечь со мной в постель, он строил астрологические гороскопы, чтобы быть уверенным в положительном результате, и потом старательно готовил меня к акту с помощью музыки и поэзии. Муж гордился тем, что точно составлял астрологические гороскопы и научился этому у господина Джозефа Мида, автора Clasic Apocalyptica, главного преподавателя колледжа в Кембридже. Он издевался над плохими астрологами, такими, как Вильям Лилли, Вильям Ходжес или Джон Букер. Он признавал, что Ходжес может хорошо читать хрустальный шар, а Букер может излечить болезнь с помощью астрологических колец и амулетов. Лилли он уважал, потому что тот был не очень образованным человеком, но написал «Христианскую Астрологию», где спорил с пресвитерианцами, которые считали астрологию не наукой, а кознями дьявола. Господин Лилли был полезным человеком для генерала Фейерфакса, тот держал его, чтобы Лилли поднимал дух солдат хорошими предсказаниями.
Мне никогда не нравилось что-то высчитывать по положению звезд — они были хитрыми и обманчивыми созданиями, и говорили одно, а имели в виду совершенно иное. Когда я объяснила мужу свое мнение, он здорово на меня разозлился, всунул мне в руки Библию и приказал громко прочитать Писание о звезде, что привела волхвов в Вифлеем. Он еще добавил:
— О, женщина, с грубым и неловким языком, неужели тебе непонятно, что слова, которые ты изрекаешь, — против Священного писания? Астрология является камнем, который ты, не подумав, швырнула в лицо самого Бога, и он возвратит этот удар тебе прямо в лицо,
— Муж мой, прости меня, — ответила я. — Если я сказала что-то лишнее, но я не нашла в писании ссылку на то, что волхвы рисовали какие-то астрологические гороскопы. Они просто держали свои горбатые носы по ветру и следовали за звездой, а это мог сделать любой, даже неграмотный человек.
На то, что муж бывал со мной лишь дважды или трижды в год, я не жаловалась, потому что не была страстной натурой. Мне не хотелось больше рожать от него детей: из-за него у меня была такая сложная первая беременность. Я кормила Нэн грудью бесконечно долго, чтобы не забеременеть, пила отвар спорыньи, которые принимали многие женщины.
Я видела, что многие соседи мне сочувствовали, но старались меня избегать, потому что я редко посещала церковь, и им было известно, что Нэн оставалась некрещеной, а я не прошла священное очищение после родов. Я часто слышала у себя за спиной слова:
— Глянь, глянь-ка! Видишь эту скромную маленькую женщину, которая идет с гордо поднятой головой и несет ребенка-инвалида? Это — миссис Мильтон!
Иногда они говорили и такое:
— Вон идут Кандалы Джона Мильтона! Вы что, никогда не слышали о Мильтоне, знаменитом борце за разводы? Она так плохо выглядит, что видно, ей не очень-то хорошо живется в его доме. Соседка, она будет гореть в аду! Я вам говорю, что она будет гореть там! Я в этом уверена!
Муж редко занимался физическими упражнениями и, подобно многим ученым, клеркам и учителям, у него были проблемы с пищеварением. От запоров он принимал в качестве слабительного Манну Калабрийскую, которая хорошо действует в подобных случаях. Он также страдал от газов, потому что ел всегда второпях. Он сам признавался, что у него такой характер, что он не терпит задержек и не может поесть спокойно, и будет нервничать, пока не решит поставленной перед собой задачи.
И поэтому, хотя он вовремя приходил к столу, но часто сидел за столом как бы в трансе, особенно, если обдумывал какую-нибудь острую полемическую статью. Он продолжал над ней думать и записывал важные мысли в маленький блокнот, который доставал из кармана. В такие моменты он не замечал, что ест, и глотал пищу, почти не пережевывая. Хотя даже глупцам известно, что плохо пережеванная пища и огромные куски всегда плохо скажутся на пищеварении. Он мало пил пива и вина или медовухи, жаловался, что от вина он хочет спать. Муж не запивал пищу водой, считал, что не стоит водой разбавлять еду. Словом, он не следил за собственным желудком.
Я его предупреждала, что если он не будет промывать кишки, они станут вонючими, и ему потом будет грозить подагра. Он начал надо мной смеяться и спросил, неужели я его вижу в виде кувшина для сидра или куска сыра?
— Нет, — ответила я. — И я также не желаю применять к вам пословицу: «Можно привести коня к ручью, но нельзя его заставить пить воду», — потому я сказала мужу: — Вот вы всегда жалуетесь на головную боль, но проводите весь день в библиотеке с закрытыми окнами, и там ужасный воздух из-за табачного дыма, и невозможно ничего разглядеть.
— Я закрываю окна от шума ребятишек, играющих на улице, и курю, чтобы набраться сил, потерянных из-за домашних неприятностей.
— О, если бы я была женой короля Небучаднеззара! — воскликнула я.
— Кто это такой, Ядовитый язык? — спросил муж.