— Возможности прибора очень большие, — сказал Трембицкий. — Мы бы не отдали его в ваши руки, если бы не были в безвыходном положении. Послушайте, Каре, только не обижайтесь, насколько можно верить вашим друзьям?
— Полностью — до тех пор, пока вы хотите того же, что и они.
— Какие же у них цели?
— Почитайте Карлеса, и вы все поймете. Мы просто его последователи.
— Так вы утверждаете. Но он же не первый пророк в истории, чье учение извращается его последователями.
— Он еще жив и руководит нами. Профессор в Колумбии. Я часто вижусь с ним. — Ганновей сел, нахмурился и обратился к Коскинену: — Послушай, если ты являешься тем, из-за кого весь этот шум, то тебе принадлежит решающий голос. Что ты думаешь? Ты можешь довериться мне без всякой гарантии или уйдешь отсюда и забудешь обо мне навсегда. В последнем случае я ничего никому не скажу, хотя меня самого могут постигнуть крупные неприятности, если тебя схватят и подвергнут психологическому исследованию. Но я надеюсь, что ты доверишься мне.
— Я… — Коскинен облизнул губы. — Я не… я так мало знаю о Земле… я не могу…
Вивьен положила руку ему на колено.
— У него не было времени разобраться в земных делах. Откуда ему знать, кто его друзья?
— Мы не можем долго сидеть и спорить, — сказал Ганновей. — Но подождите… у меня есть предложение. Почему бы нам не пригласить Карлеса? Он изложит вам свои доктрины, доктрины эгалитарианства. И тогда вы сможете решить, будете ли вы их поддерживать.
— О, мы не хотим, чтобы еще кто-нибудь узнал, что эти люди с нами, — сказал Трембицкий.
— Это не проблема, — сказал Ганновей. — Он уже много лет слеп. И мы представим вас под вымышленными именами.
— И он явится сюда? — спросил Коскинен.
— Он часто приходит ко мне вечером, чтобы поболтать, потому что очень одинок на этом свете.
— Значит, нам придется прослушать лекцию по социологии, — пробормотал Трембицкий.
— Я думаю, мистер Ганновей прав, — сказал Коскинен. — Вам, наверно, трудно меня понять, но когда мы были на Марсе, мы старались выяснить, что же необходимо прежде всего для понимания любой ситуации. И решили, что одно из первых мест принадлежит эмоциям. Это именно то, чего нельзя вычитать в учебниках логики. Это то, что человек ощущает подсознательно.
— Я позвоню ему, — встал Ганновей и вышел.
Трембицкий покачал головой:
— Мне бы хотелось побольше знать об эгалитарианцах, прочувствовать их убеждения. Пока я могу только предполагать. Может быть, будет неплохо поговорить со стариком. Скорее всего, он не догадывается о существовании подполья, но иногда по корням можно судить о дереве. — Он прикурил сигарету, а затем добавил: — Иногда.
Вернулся Ганновей.
— Все прекрасно. Он сейчас выезжает. Я сказал ему, что у меня присутствуют люди, которые долгое время были за границей и хотели бы встретиться с ним. — Он хмыкнул. — Оран Карлес святой, но не лишен тщеславия.
Некоторое время они ждали, а когда вскоре прибыл Карлес, все перешли в гостиную.