Тайга отступила неожиданно и резко. Только что скакали рысцой по чернолесью среди кедров почти незаметной тропинкой — и вдруг оказались в настоящем поле с аккуратными рядами не чегонибудь, а помидорных кустов. Тим даже прибалдел, настолько странным был переход. Впереди виднелся дом — одноэтажный, но с надстройкой… как её… а, мезонин! Слышалось бодрое собачье гавканье. Но на деревню всё это не очень походило, да и вообще пейзаж странным образом отдавал чем-то нерусским. Европейским, скорее уж. Тимка не взялся бы объяснить, почему ему так кажется, но ощущение такое имелось.
Спросить он ничего не успел. Откуда-то сбоку появился всадник на рослом белом коне. Одетый не столь экзотично, как мальчишки — просто в джинсы и свободную рубаху плюс сапоги — молодой мужчина, плотно сидевший в седле, приветственно помахал рукой, широко улыбнувшись:
— Хало!
— Хало, херр Науман! — весело крикнул Олег, и Бес тоже замахал рукой:
— Хало! Айн шёнэр так ист хойтэ, херр Науман!(1) — а Олег показал на окончательно растерявшегося Тимку и представил его:
— Это Тим Бондарев, наш… друг. Тим, это господин Гюнтер Науман, фермер.
— Не фермер, а кулак, — поправил немец (?!) и показал крепкий загорелый кулак. — Хорошее русское название — кулак! Добрый день, Тим.
— Добрый день, — кивнул Тимка, с интересом рассматривая Наумана. Теперь он заметил, что у передней луки седла торчит приклад ружья, в чехле висящего вдоль конской ноги.
— Заезжайте, — предложил немец. — Магда и мальчишки будут рады вас видеть, да и обед скоро.
— Заедем! — оживился Бес. — А на обед печенье будет?
— У Магды спросишь, — предложил немец.
— Заедем, а? — просящее сказал Бес, обгоняя Тимку и пристраиваясь рядом с Олегом. — Ну всё равно обедать, так хоть не в лесу… и сэкономим… Ну, продукты.
— Обжора, — хмыкнул Олег. — Ну, поехали.
— Уррраа!!! — гаркнул Бес и загорланил:
Поехали скорей, печенья остынут!
И первым галопом поскакал к дому. Науман зарысил следом, но Тим, видя, что Олег не спешит, тоже не стал гнать, а поехал рядом.
— Он что, правда немец? — немного недоверчиво поинтересовался он у мерно качающегося в седле Олега. Тот кивнул:
— Настоящий… Подожди, он сам всё расскажет… если захочет.
Правосудие Германии гуманно к детям и подросткам. Порой — даже излишне. Этого никто не может отрицать. Но летом 1995 года суд земли Бранденбург расписался в своём бессилии в отношении четырнадцатилетнего Гюнтера Науманна, единственного ребёнка в семье одного из высших чиновников мэрии города Потсдама, объявив, что в развитии мальчика прослеживается отчётливая социопатология.
За последние два года обычный немецкий мальчик превратился — безо всяких видимых причин! — в ужас школы и всего района проживания. Бесчисленные драки были самым безобидным его развлечением. Гюнтер пять раз угонял машины, причём последний раз — из запертого гаража, взломав его. Курил каннабис. Бил магазинные витрины. Кончил тем, что в драке пырнул заточкой своего ровесника и, пытаясь сбежать из города, ограбил собственного отца. Никакие меры воздействия, включая трёхмесячный домашний арест, результатов не давали — Гюнтер становился только злей и неуправляемей.
1. Привет! Сегодня чудесный день, господин Науман!
2. Русско-немецкая бессмыслица: майне кляйне — мой маленький, штразе — дорога.