После укола рука онемела, и Наташа, тут же забыв про нее, помчалась на кухню. Подняв свой пакет, она заглянула в него — Назарова по ее просьбе должна была принести ей какие-нибудь рисовальные принадлежности. Но в пакете, помимо собственных вещей, она обнаружила только несколько листов ватмана альбомного формата, пару карандашей, несколько тонких кисточек, старинную перьевую ручку и пузырек черной туши — это было все, что Оля смогла найти. На мгновение Наташа остановилась в задумчивости. До сих пор она работала только масляными красками и только на холсте. Ватман ненадежен, а тушь и карандаши… неизвестно, сможет ли она ими что-то сделать… Но тут из комнаты донеслось яростное мычание, и она, больше не раздумывая, побежала обратно, прихватив с кухни большую, широкую разделочную доску.
— Нина Федоровна, — сказала она, изо всех сил пытаясь не накричать на съежившуюся на кровати женщину, которая раздражала ее своей медлительностью, — вы знаете что… вы идите на кухню и, пока я буду работать, приготовьте нам что-нибудь поесть, ладно? Приберите там, я не знаю…
Займись чем-нибудь, не сиди здесь и не молись на меня и не смотри так — я здесь не при чем, это сделала не я!..
Разве ж это того не стоило?
Женщина встала и медленно побрела к выходу из комнаты. Ее короткие волосы с проседью торчали во все стороны, плечи сгорбились, и, глядя ей вслед, Наташа вдруг с неожиданно ясностью поняла, что Костя ошибся, сказав когда-то, что с Наташиным отъездом все постепенно придет в норму. Нине Федоровне уже никогда не стать Ниной Федоровной, как и ей самой не стать той прежней Наташей… как и не воскресить всех тех, кто погиб, так опрометчиво доверившись ей. Уже ничто никогда не придет в норму, потому что боги, чье место она попыталась занять, проснулись и увидели самозванку. А боги не терпят конкуренции.
Отвернувшись, она начала готовиться к работе, а приготовившись, впилась глазами в лицо существа, глядящего на нее со звериной ненавистью, и лицо поддалось, пропуская ее внутрь…
Вначале Наташа ничего не поняла. Она не увидела, как раньше, нечто вроде «заповедника», не увидела каких-то слоев, не увидела ничего из то-го, что доводилось видеть прежде — ни единого существа, ни единой черты — ни кусочка. Она наткнулась на бесконечный и беспросветный черный, но черный горячий, а не холодный, как положено, — горячий, упругий, страшный, она ощутила густой черный запах ненависти и…
…жажды?..
Жажды чего?
…черный звук, странный звук, проникающий, обволакивающий, манящий, сладкий… сгустки слов…
…утолить жажду…
… что есть под рукой — все подойдет, чтобы… о чем думаешь… последняя мысль, предпоследняя мысль, и та, что за ней, и та, что за ней… но сначала последняя, последняя, самая главная…
…солнечный свет в твоих жилах… жидкий огонь… впустить воздух… холодный воздух… ах, как приятно… и он будет петь внутри… впустить везде… льдом… пусть уйдет огонь… уйдет свет… его место снаружи…
… жажда?..
…тело… ненужный, уродливый плащ… возненавидь… отравленный наряд Главки, врученный Медеей… жжет… только сбросить, и тогда… тогда…
Бессвязные обрывки растворились в черном так же плавно, как и появились, словно легкая волна, пробежавшая по маслянистой поверхности старого пруда. Наташа попыталась проникнуть сквозь черное. Но неожиданно встретила яростное сопротивление и в то же время почувствовала, что там, за черным пульсирующим жаром есть что-то еще, словно…
…она очнулась в комнате, растерянно глядя в безумное, подергивающееся лицо, потом перевела взгляд на абсолютно чистый лист бумаги, над которым растерянно зависла ее рука с карандашом. Глаз, мозг, рука… цепь не замыкалась.
Ч т о э т о т а к о е?
Она ничего не понимала. Где же все? Где страх, где любовь, где все пристрастия и способности — куда все это делось? Ничего не было — только черное… и шепот, и запах, и некая отвратительная жизнь, и… жажда?
… и ненависть, странная, чужеродная, незнакомая. Так вот каким становится выпущенный из картины келы и что он делает с человеком…
Что?
Наташа сжала зубы и вернулась обратно. На этот раз она попыталась найти, где заканчивается это черное, представила себе, что отходит от него все дальше и дальше, чтобы рассмотреть полностью, и внезапно оказалась перед большой пульсирующей сферой, вокруг которой простирался знакомый грязно-серый, пасмурный фон. Она двинулась, чтобы обойти ее — округлое, округлое, беспросветно черное, горячее, страшное… и вдруг наткнулась на прореху с неровными дрожащими краями, которая медленно стягивалась, и края неумолимо ползли навстречу друг другу, словно губы огромного жадного рта, а в нем…