Потом. Забудь!
Санитар упал тяжело, стукнув рукой по полу, словно досадуя, что его потревожили, и улегся у нее на груди. Вита очень осторожно перевернулась на живот, так что теперь голова и плечи мертвого коллеги покоились у нее на спине. Его неживая тяжесть холодила даже сквозь пальто, и она сжала зубы, чтобы не заорать от вновь нахлынувшего ужаса. Мертвый Вовка лежит у нее на спине. Мертвый Вовка улыбается ей в пальто. Мертвый Вовка оценил бы такой конструктивный подход к смерти… мертвый, мертвый, мертвый…
Быстрей! Ты хочешь жить?! Тогда умри!
Я хочу, да, хочу, хочу-хочу-хочу…
— … а у нас на подходе ребята из «Файв» с композицией…
Быстрые шаги в коридоре. Она вывернула шею и, приоткрыв рот в немом крике, широко открытыми глазами уставилась туда, куда раньше смотрел Вова — на опрокинутую кадку с пальмой. Прости, Вовка, прости. Ты пока не будешь смотреть на пальму. Лежи на моей спине. Закрой меня. Ты нужен, чтобы они не видели, как я дышу. Лежи. Помоги мне! Мы же друзья с тобой, Вова, правда?! Прости, что я на тебя накричала сегодня.
— Графиня, только ради вас!
Шаги. Идут несколько. Один явно против воли — толкают, стукается о стены коридора, шелест сминаемых лиан.
— Что вы себе позволяете?! Я все сообщу…
— Заткнись!
Первый испуганный голос незнаком, а второй… Она знает этот голос. Она слышала его. Давно? Или совсем недавно?
Господи, как страшно. Они не поверят! Не поверят! Стоит только пощупать пульс — и все. Да и щупать не обязательно — грохот ее бешено колотящегося сердца разносится по всему залу. Он, наверное, слышен и в коридоре. Может, они его уже услышали. Идут, улыбаются, смеются над глупой маленькой девочкой, которая пытается их провести. «Нет, — скажут они, войдя в зал, — ты нас не обманешь! Как может оказаться мертвой маленькая девочка, если и в коридоре мы слышим, как бьется ее сердце?!»
Что хуже — умереть или сойти с ума?
Не увидьте меня!
— Ты-то чего приперся?! — долетел до нее все тот же полузнакомый голос, и голос Фомина тут же ответил:
— Как же… меня Слещицкий прислал… велел помочь… наверняка чтобы…
— Ян?! Вот сука! Ты точно дверь запер?
— Да. А разве вы… — шаги остановились возле входа в зал, и фраза прервалась тонким всхлипывающим «ы-ых!», точно Фомина кто-то ударил в живот. Краем глаза Вита увидела три темных силуэта, которые на мгновение застыли в дверном проеме, потом один из них резко сел на пол, и она услышала сырые тошнотворные звуки — его начало рвать. Человек с полузнакомым голосом громко выругался — растерянно и с ноткой какой-то странной беспомощности, причем ни то, ни другое совершенно не подходило к его хрипловатому, сильному голосу.
Не увидьте меня! Уходите! Вы же видите — здесь только мертвые. Здесь кладбище. Не тревожьте нас. Мы все мертвые. Вовка, какой же ты тяжелый… какой же ты холодный, Вовка…
— Эт-то что?! — пискляво спросил Фомин, и второй силуэт качнулся и поплыл вперед, в глубь зала, шаркая ногами по полу и хрустя стеклом. — Эт-то что т-такое?! — писк превратился в задушенный хрип. — Эт-то к-как же… что т-такое…
Потом что-то произошло. Никто не произнес ни слова, не сделал ни единого движения, которое Вита могла бы уловить, но она почувствовала — что-то произошло. Воздух в зале словно наэлектризовался и заискрился, потрескивая, став тяжелым и плотным, и Вите показалось, что она даже чувствует некий особый, новый, жутковатый запах — наверное, такими духами душится Смерть, собираясь в гости. Пальцы у нее мелко задрожали, и с огромным трудом она заставила их снова улечься неподвижно.
— Не подходи ко мне!!! — вдруг громко и страшно закричал кто-то, почти полностью перекрыв грохочущее радио. — Это не я!!! Я здесь не при чем… я просто пришел… помочь… — кричащий начал отползать назад, а третий силуэт, самый высокий и плотный, медленно, слегка пригнувшись, надвигался на него. — Когда он узнает, он убьет тебя, ясно?!! Не смей меня трогать! Уберите его! Уберите его! — крик оборвался хрипом, словно кричавшему резко сдавили горло, потом в хрипе снова прорисовались слова: — Сердце… плохо… таблетки…