— Ладно, — согласился Газими и продолжал шепотом: — Отец наш, сказал тогда Рашиди, самый большой курдский вождь. Он весь наш народ против врагов поднял, хотел, чтобы мы свободными стали. Но у врагов были английские винтовки и пулеметы, а у курдов — только охотничьи ружья и кинжалы. И многие курды погибли. Нас враги схватили, но Рашиди от них сумел убежать. Он сильный и ловкий и ничего не боится. Как вы, господин Долмат! А отец… Ой, господин Долмат, сколько я вам наговорил! — в страхе воскликнул Газими.
— Ты же веришь, что я — твой друг.
— Верю, — горячо сказал мальчик.
— Так что ж ты? — мягко ободрил его Андрей.
— Отец у немца служит, — шепотом произнес Газими. — У того самого, который за всякие черепки большие деньги дает. Кроме немца, никто не знает, что отец — курдский вождь. Узнали бы, сразу бы убили отца.
— Та-ак, — протянул Андрей. — Почему же тебя твой брат Рашиди торговцу Султанбеку отдал?
— Он не отдавал меня, — сказал мальчик. — Я у Рашиди две недели прожил. Мы далеко в горы забрались и ехали еще дальше, но утром к речке спустились, а на нас со всех сторон солдаты как кинутся. Рашиди троих из винтовки застрелил, я сам видел, как они повалились. Ей-богу! И сам он упал тоже… А меня солдаты схватили, привезли в этот город, долго держали в какой-то конуре. Потом пришел Султанбек, у которого все зубы золотые. Принес всяких гостинцев, начал со мной говорить. Спрашивал, что за люди, которые меня увезли, о чем они мне рассказывали, нет ли среди них моих родственников. А я, вы не смотрите, господин Долмат, что я неграмотный! Я ой, какой хитрый! Я сказал, ничего никто мне не рассказывал, никаких родственников у меня нет, но, говорю, кормили меня хорошо те люди. А кто они — не знаю.
Султанбек пришел и на другой день и еще. А как-то говорит: «Ты меня слушай. Открою тебе всю правду. Ты, — говорит, — узбек из Коканда. Тебя привезли маленьким с советской стороны, а твоих отца и мать большевики убили, они всех убивают, кто не хочет от аллаха отречься. Я тебя, — говорит, — возьму к себе, потому что все узбеки — братья, и значит, ты мой брат. И зовут тебя, ты же знаешь! — тоже по-узбекски — Касым».
А я уже знал, что я Газими. Только молчал.
И начал я жить у Султанбека вместе со сторожами. Они и склад сторожили, и меня — тоже. И никуда меня не отпускали, пока вы не появились.
— Почему же со мной начали отпускать?
— Они все время за нами следили, господин Долмат. Вы-то не замечали, наверное, этого?
— Нет, — простодушно сообщил Андрей.
— И когда мы к господину Шахруху Исмаили этому ходили, двое тоже за нами все время тайком шли, я видел. И еще я вам хотел сказать…
— О чем?
— Господин Шахрух Исмаили один раз, уже темно было, на своем автомобиле к Султанбеку приехал. Я услышал — окно было открыто — он Султанбеку говорит: «Надоумило вас с вашим Мирахмедбаем. Держали бы щенка под замком, как прежде, так нет: решили на этого живца поймать Долматова! А мальчишка нам ой как нужен…» А Султанбек спросил: «Что же делать, эффенди?» А господин Шахрух отвечает: «Аллах велик. А если мальчишка раскроется — уберем его». Тут Султанбек поднялся и пошел к окну посмотреть, не подслушивает ли кто, и я убежал.
Газими опустил голову и тут же вздрогнул, потому что в дверь постучали. На этот раз — сдержанно.
— Кто там? — спросил Андрей.
— Это я, Андрей Дмитриевич, — ответил Аскар-Нияз. — Я безоружен, и у меня с собой бутылочка настоящего коньяку. — Он появился на пороге и развел руками. — Не скрою, я с миссией от достопочтенного нашего Мирахмедбая. Пустите?
— Милости прошу, — сказал Андрей.
Аскар-Нияз потрепал по затылку Газими, бросил на ходу: «Жив, джигит?» — присел к столу, откупорил бутылку, налил себе и Андрею и выпил, как всегда, не дожидаясь. Он начал, казалось бы, издалека:
— Потрясающая способность у вас, Андрей Дмитриевич, наживать врагов. Синяев, к примеру. У князя и ненависть к вам, и вдобавок ревность. И то и другое по вашей вине. Теперь вот работы лишились и Шахруха восстановили против себя. А Шахрух Исмаили — личность сильная и, не скрою, весьма опасная. — Аскар-Нияз пожевал лимон и, отвечая своим мыслям, покачал седеющей головой. — Нет, так не ведут себя, — сказал он и спохватился, что произнес это вслух.