От страха и подвального холода у меня зуб на зуб не попадал. Но к совету голоса я всё же прислушалась и ущипнула себя за руку. Больно. Это хорошо, значит живая.
Руки не болят и работают, ноги тоже в порядке. Ничего не сломано, тело слушается. Физически я в норме. А вот что с головой? Может сотрясение мозга, и странный голос, который мне почудился, последствие удара?
«Ну, ты даешь, — противно хихикнул голос, — так меня ещё никто не называл: последствие удара».
Господи! Я хотя и не верующая, но перекрестилась.
«Ты ещё „Отче наш“ прочти, вдруг поможет», — посоветовал голос.
Я резко встала, но в кромешной тьме лежать или стоять — не суть важно. Ощущение беспомощности и страха нарастало. Сердце пульсировало в висках.
«Страшно?» — полюбопытствовал голос.
— Да.
«Очень?»
— Прекрати издеваться!
Губы тряслись. Я попыталась взять себя в руки. В темноте было слышно моё учащённое дыхание и приглушённый звук капающей воды.
«Не бойся, всё в порядке. Ничего страшного с тобой не произойдёт», — раздалось у меня в голове.
Я с силой сдавила ладонями виски.
«Думаешь, поможет?» — голос продолжил издеваться надо мной.
Какое тут думать? Тут бы убежать поскорее.
«Скажи честно — чего сейчас ты хочешь больше всего?»
— Выбраться отсюда, — откровенно призналась я, — или, по крайней мере, чтобы светло стало и ты исчез.
«А ты скажи — пожалуйста».
— Пожалуйста.
Свет включили, не яркий, так, чуток, словно настольная лампа загорелась. Но разглядеть, что вокруг, можно. Возможность видеть немного успокоила меня. Я огляделась. Округлые бетонные стены уходили далеко вверх. Тусклый свет рассеивался на уровне трёх метров над моей головой, не позволяя разглядеть свод колодца. На полу валялся мой рюкзачок. Я подошла к серой стене и направилась вдоль неё по кругу, ощупывая холодный бетон.
«Дверь ищешь? Хочешь, дам подсказку? Скажи „Сим-Сим откройся“».
Клаустрофобия перекрывала страх, связанный с голосом, звучащим у меня в голове. Обследовав стены подвала-колодца, я поняла, что выхода отсюда нет. Ледяной страх сковал душу. Сев на каменный пол, и обхватив колени, я заплакала навзрыд. Умирать не хотелось! Двадцать два года — разве это возраст для смерти? Слёзы душили, дико хотелось жить. Даже в детдоме, даже в одной комнате с бабой Нюшей, но жить! Наревевшись вдоволь, я взглянула на наручные часики и заметила, что минутная стрелка остановилась, показывая без пятнадцати двенадцать. Сколько пошло времени с момента моего падения теперь сложно понять. Может час, а может вечность.