— По-моему, его брат Владимир дружил с Блоком. Но и он, конечно, хорошо знал Блока. Может, и дружил.
— О'кэй! — сказал Кэннингхэм и широким жестом протянул мне руку. — Развлекайтесь, виски хватит.
— А вы?
— Мне рано вставать.
— Фу, какая досада! Столько не виделись!
— У него завтра лекция в Балтиморе, — вмешался Уилкинс. — Джек — фанатик труда!
Мы остались одни. Уилкинс наполнил стаканы.
— Хорошая семья, — сказал он.
— Замечательная!
— А девчонка как похорошела!
— Будь здоров!
— А Эдди — заправский поэт!
— Конец света! — сказал я. — Ты небось тоже хочешь спать?
— По правде говоря, да, — засмеялся Уилкинс. — Завтра у нас обширнейшая программа!
— Как нам добраться до гостиницы?
— Ты с ума сошел!.. Я отвезу вас.
И мы поехали к нашему отелю напротив знаменитого Мэдисон-гарден, по ночному Нью-Йорку, по странному Нью-Йорку, какого не помнят старожилы: в грязном снеге, в черных сугробах, и самые рослые сугробы были занесенными машинами — их и не пробовали откапывать; по Нью-Йорку, заваленному картонками, ящиками и жестяными урнами, через край набитыми всякой дрянью — мусоровозы не справлялись из-за снежных заносов; по ущельям улиц, в полыханье огней центра, как в лесной пожар, к золотому котлу Мэдисон-гарден…
Утром нас разбудил звонок, мой напарник снял трубку.
— Алло!.. Нет, это его сосед. А-а!.. С добрым утром. Гуд морнинг! Отлично выспались. А вы?.. Какой молодец! Нет, мы только-только проснулись. Даю, даю!..
— Это Уилкинс, — сказал он, прикрывая рукой трубку. — Мировой парень!
— Номер один! — горячо поддержал я.
— А какая точность — сказал в десять и — ровно в десять, ноль-ноль!