— Что?!!! Тоже артачиться будешь?!! Ты ведь любишь свою сестренку?
— Да, госпожа, очень.
— Ну так вот! Или ТЫ дашь ей десять ударов плетью, либо Ахмед выпорет ее по своему — пятьдесят ударов кнутом! Ну, я жду!
Минуту Эмили стояла неподвижно. Затем подняла руку и хлестнула плетью по спине Элен.
— Стой! Это не считается! Бить надо что есть силы, иначе удары не засчитываются, поняла?!
Эмили кивнула головой, в ее глазах стояли слезы. Один из палачей, огромного роста негр по имени Ахмед, стиснул одной рукой запястья Элен и высоко вздернул руки несчастной. Раздался свист плети, и на выпуклых ягодицах Элен пролегла первая красная полоса. От резкой боли, та вскрикнула. Удар, полученный в каюте Аль-Джаббара, показался ей легким прикосновением по сравнению с полученным. Вновь раздался свист плети. Эмили стегала свою сестру со всей силой, на которую была способна. Стегала неумело, удары сыпались беспорядочно, обрушиваясь то на спину, то на попку Элен. Та вскрикивала каждый раз и пыталась хоть как-то увернуться. Со стороны казалось, что девушка танцует, высоко подняв руки.
Наконец удары стихли. В комнате наступила тишина, только слышалось прерывистое дыхание Эмили и легкие стоны Элен. Фатима криво усмехнулась:
— Да-а-а! Любишь ты свою сестренку! Ишь, как отходила! Ну что, Айлин, теперь выполнишь то, что тебе приказывали? Пять ударов!
— Нет!
— НЕТ?!! Так, Ахмед, в карцер ее, в зиндан, в колодки!!! Ах ты тварь!! Мустафа беги к господину, все ему расскажешь! Ах ты, сучка христианская!!
Ахмед, намотав длинные волосы Элен на кулак, потащил ее к выходу. Эмили с плачем бросилась вслед, пытаясь как-то помочь сестре. Однако Мустафа ловко перехватил ее и сбил с ног.
— Жасмин, эту на «баттонаду», до утра! Все!
Тюрьма — зиндан располагалась в подвалах дворца, и, благодаря жестокости Юсуфа, никогда не пустовала. Она включала в себя десяток крохотных камер, камеру пыток со всеми «необходимыми» орудиями, камеры «для исправления» и карцер. Узниками, вернее узницами зиндана были исключительно девушки-рабыни.
Каждой узнице, в зависимости от тяжести ее «преступления», назначалось «воспитание», заключавшееся в чередовании побоев, пыток и издевательств. Сроки заключения были самыми разными — от недели до нескольких месяцев. Надзирателем зиндана был араб по имени Хасим. Все рабыни, попавшие в зиндан, теряли свой статус, и соответственно Хасим и его подручные имели право насиловать любую из девушек.
Поэтому, когда Мустафа сдал Элен Хасиму, тот не смог удержаться от радости. Еще бы! Красивая юная девушка, да еще и белокурая — от предвкушения совокупления с ней, у Хасима чуть не потекли слюнки.
— О! Какая красотка! За что ее, Мустафа?
— Упрямая! Велели ее в колодки, и ждать хозяина.
— Угу, сделаем.
Первым делом с Элен сняли рабский ошейник. Затем выдали тюремное одеяние. В отличие от дворца, в зиндане было промозгло, и Юсуф не хотел, чтобы рабыни могли простыть. Одеяние представляло собой тунику до колен из грубой джутовой ткани без рукавов и с глубоким, до талии, вырезом спереди. После переодевания, Элен велели стать на колени, и Хасим овечьими ножницами состриг ее густые волосы. Это делалось из соображений гигиены, да и при пытках длинные волосы только мешали. Затем, крепко связав девушке руки за спиной, Хасим повел ее в темницу.
Все то время, пока ее тащили в подвал, одевали, стригли, Элен была в полной прострации. Она делала, что ей говорили, двигалась, но в голове пульсировала только одна мысль: «Господи! Эмили секла МЕНЯ плетью! МЕНЯ, свою любимую сестру! Как она могла ТАК поступить? Что же теперь делать? Господи…»
В реальность Элен попала только тогда, когда лязгнул запираемый замок ее камеры. С удивлением девушка огляделась, только сейчас заметив перемены, которые с ней произошли. Грубая ткань туники царапала ее нежные соски при каждом движении, но ногах звенели тяжелые кандалы. Шею и запястья Элен сжимала тяжелая деревянная колодка, представляющая собой толстую доску с отверстиями. В углу крохотной, три на три метра, камеры валялись какие-то старые тряпки, рваное одеяло и деревянная миска.
Элен задрожала. Только теперь она поняла, к каким последствиям может привести ее выходка. И тут же, как будто прочитав ее мысли, из-за двери раздался пронзительный женский крик. Судя по голосу, кричала молодая женщина, и кричала она от страшной боли. Зиндан специально был так устроен, что узницы в камерах могли слышать крики истязаемых.