– А в чем?
– Подумайте сами.
– Зачем вы мне все это рассказали?
– Чтобы вы не пытались своей бравой грудью остановить мчащийся экспресс.
– И для этого выдали государственную тайну?
– Вот она, человеческая благодарность! – Моравский встал и, сутулясь, прошелся по комнате. Его расстегнутый мундир был обсыпан пеплом. – Ах, генерал, все суета сует, кроме чистой совести. Я бы мог промолчать и тем подписать вам смертный приговор, но это мерзко. Поживите с мое, покрутитесь возле этих штучек, – Моравский постучал по панели, – и вы поймете, что я прав.
– Каких штучек? – машинально спросил Дан Арм, думая совсем о другом.
– Я не показывал вам своей коллекции? Что ж, надеюсь, ее вид смирит вас.
Моравский сделал едва уловимый знак, и снова, как в тот раз, ослабевшая воля генерала странным образом повиновалась. Он встал, подошел к Моравскому. Тот медленно отворил створку деревянной панели. За такими панелями во всех кабинетах находились сейфы. Здесь тоже был сейф с циферблатом на дверце.
– Семь нолей открывают ад, – с грустной торжественностью сказал Моравский, прокручивая диск.
Дверца беззвучно отскочила. Сейф был разбит на несколько ячеек, и в каждой стоял небольшой контейнер. Краем сознания генерал удивился, что он стоит здесь и смотрит на какие-то контейнеры, не имеющие к его трагедии ни малейшего отношения.
– В каждом из них сидит дьявольский огонь. – Длинные желтоватые пальцы Моравского нежно коснулись крайнего контейнера. – Вот здесь огонек едва тлеет. Слушайте.
Моравский вынул из кармана плоский радиометр, откинул запор контейнера и поднес прибор к зияющему отверстию. Тишину прорезал слитный треск.
– Такое маленькое, лижущее пламя… Крохотная ампула, ее безопасно взять в руки. Ручная смерть, невидимая, неслышимая, бескровная: подержи ее сутки возле себя – и конец. Давно снята с вооружения. А вот здесь, – палец коснулся соседнего контейнера, – если я его открою, мы в мгновение ока распадемся на атомы. Смотрите.
– Что вы делаете?! – закричал Дан Арм, видя, что Моравский откидывает запор.
– О, не беспокойтесь, здесь только имитация. – Моравский покатил по ладони крохотную ампулку с розоватой жидкостью. – Настоящий у меня один, тот контейнер. Но политикам при показе коллекции я этого не говорю. Знаете, они уходят отсюда очень смирные. Когда опасность касается твоей шкуры, это как-то способствует правильному пониманию вещей. И я сразу вырастаю в их глазах.
Дан Арм не мог оторвать взгляда от перекатывающейся ампулы. Он привык к виду оружия, но слова Моравского были так зловеще спокойны, что имитация уже не выглядела имитацией.
Моравский сунул ампулу обратно.
– Здесь, – он ткнул пальцем дальше, – несколько щепоток ботулина. Если их рассеять по воздуху, земной шар погрузится в вечный сон. Ну и так далее.
Он внимательно посмотрел на Дан Арма.
– Вот теперь уже лучше. Психологи называют это вытеснением. Извините, что я поиграл на ваших нервах, но сейчас вы думаете о Локке-Наполеоне куда спокойнее. Вам придется пройти через унижение, генерал. Но это необходимо. * * *
…Дан Арм опустил стекло до упора и прибавил скорость. Завывающий ветер ворвался в машину, и его упругий порыв постепенно выветривал из сознания липкое колдовство услышанного. Словно испарялась какая-то анестезия; мысли обретали ясность, но одновременно пробуждалось бешенство.