— Ты так и останешься мальчиком, Эйдриан, если будешь и дальше стремиться управлять всем вокруг. Я же могу научить тебя, как стать мужчиной.
— Что за глупость…
— Потому что, лишь отказавшись от политики «железного кулака», лишь позволив эмоциям вырваться из-под контроля воли, ты сможешь полностью понять, что это значит — быть человеком, — очень серьезно продолжала женщина. — Только когда в тебе проснется эта вторая твоя сторона, когда ты поймешь, что существуют такие вещи, как взрыв чувств, свобода действий, опасность неизвестного, — только тогда ты станешь в полной мере человеком, а лишь став в полной мере человеком, ты станешь мужчиной.
На лице короля возникло удивленное выражение, но он промолчал.
— Маркало во многом был похож на тебя, — снова заговорила Садья, и Эйдриан вздрогнул при упоминании имени другого ее любовника.
— И что же собирается делать Садья? — спросил Эйдриан. Она непонимающе посмотрела на него. — Если ты вернешься к нему, я…
— Убьешь меня? — прервала его Садья. — Убьешь его? Кого еще ты захочешь убить?
— Не советую играть со мной!
— Ты во многих отношениях нравишься мне, Эйдриан, — лукаво ответила певица. — Продолжай в том же духе, и тебе нечего будет бояться.
Король закрыл глаза; сейчас все это было слишком сложно для него, наслаждающегося утратой невинности.
Садья снова принялась перебирать струны лютни и негромко запела; ее нежный голос стал чудесным завершением чудесной ночи.
Эйдриан медленно уплывал в сон.
Женщина еще долго сидела рядом, глядя на прекрасного молодого короля, прекрасного юного человека. Едва ли не самого могущественного человека в мире.
Только не тогда, когда он был с ней.
Бринн стояла на восточной стене Дариан-Дариалла, снова и снова прокручивая в сознании события двух последних недель. Она никак не могла выбросить из памяти образ аббата Олина в Чом Дейру и выражение его лица — такое самодовольное и самоуверенное.
И такое угрожающее.
Все полученные тогайранкой известия лишь усиливали это тяжелое впечатление. Воодушевленная победой над главным противником, армия бехренцев выступила из Хасинты. Некоторые провинции и города уже оказались под властью ятола Маду Ваадана, на что, собственно говоря, Бринн и ее друзья рассчитывали с самого начала. Однако бехренские войска сопровождало множество священнослужителей — причем не только ятолов, но и монахов-абеликанцев! А в одном полученном Бринн отчете из оазиса Дадах утверждалось, что во главе многих воинских подразделений Хасинты стояли люди с севера.
— У тебя такой вид, словно ты в любой момент ждешь нападения, — прервал размышления тогайранки знакомый голос.
Повернув голову, она увидела подошедшего к ней Астамира.
— Меня мучают опасения, что мы сражались не за Хасинту и Маду Ваадана, а за аббата Олина из Хонсе-Бира, — сказала Бринн.
— Да, такие слухи имеют место.
— Что же мы сделали на самом-то деле? — спросила она.