— Но мной ты таким образом не овладеешь, Эйдриан. — Женщина прищурила глаза. — Я смогу отстраниться от всего, что произойдет. Ты не причинишь мне боли и не покоришь меня, потому что получишь только мое тело.
— Может быть, мне этого достаточно!
Садья издала сдавленный смешок.
— Если ты и вправду так думаешь, ты просто глуп.
Отвернувшись от него, она замолчала. Ей требовалось время, действительно требовалась некоторая отстраненность, чтобы преподать ему урок. Отойдя на несколько шагов, певица громко рассмеялась, не насмешливо, но просто чтобы дать Эйдриану понять: она знает нечто такое, чего не знает он.
— Ты подчинил своей воле Дара, не так ли?
Явно сбитый с толку, юноша пристально посмотрел на нее, а потом еле заметно кивнул.
— И тем не менее конь не стал твоим. Дар сбежал от тебя при первой же возможности.
— Животное всегда остается…
— Тем не менее я слышала, что к Элбрайну и Джилсепони он пришел по доброй воле. Тебе не приходило в голову, что за его непокорностью стояло нечто такое, чего ты так и не понял в Даре?
Лицо юноши исказилось.
— При чем тут конь? Какое отношение он имеет…
— Ты можешь взять все, что пожелаешь, король Эйдриан Будабрас, — сказала певица. — Однако не все можно взять; кое-что можно лишь дать.
— Все дело в Де'Уннеро, не так ли?
Садья не снизошла до ответа. Отвернувшись от него, она вышла из комнаты, даже не оглянувшись. Услышала шаги — это юноша бросился вдогонку, — но лишь улыбнулась, когда они внезапно смолкли. Певица понимала: ее слова Эйдриану воздвигли перед ним глухую стену, и у него не было опыта, который бы мог подсказать, каким образом преодолеть ее. И никакое оружие тут было не властно. Ей удалось остановить его.
Это был первый урок, который она дала королю.
Садья вернулась в отведенный ей дом, потратила несколько часов на приготовления и только после этого послала одного из телохранителей за юношей. Жаль, что нельзя было отложить на день-два следующий, едва ли не самый важный урок, но утром отряд двинется дальше, а это был не тот урок, который хорошо усваивается в палатке посреди дикой местности.
Эйдриан с хмурым видом шагал по деревне. Он с трудом верил, что и впрямь откликнулся на призыв Садьи; первым побуждением было ответить ее посланцу резким отказом. Ничего другого не заслуживала женщина, посмевшая отвергнуть его. И все же по причине, которая была выше его понимания, молодой король Хонсе-Бира покинул свой дом и шел сейчас по улице, плотно завернувшись в плащ, чтобы защититься от холодного ночного ветра.
Он постучал в дверь, но потом, не дожидаясь ответа, резко ее распахнул.
Мгновенно все его чувства обострились. Слева от двери в камине пылал огонь, по всей комнате горели свечи, которые временами затенялись плывущими в воздухе слоями ароматного дыма. Эйдриан сделал глубокий судорожный вдох и почувствовал, как по его телу разлилось странное тепло.
Он закрыл за собой дверь и пошел туда, где в центре комнаты лежали подушки и одеяла, а над ними слегка покачивались свисающие откуда-то сверху полосы тонкой ткани. И тут юноша услышал музыку. Лютня Садьи, понял он. Мелодия текла медленно и плавно, один звук незаметно сменялся другим.
Внезапно послышалось шипение. Эйдриан обернулся и едва разглядел певицу в окутывающих ее облаках пара; вылив на раскаленные камни воду из кувшина, она вернулась к лютне.