Не вызывает сомнения и активная роль самого Александра на этом этапе его жизни. Он показал, что ему по плечу и командование войсками, и выполнение разнообразных царских обязанностей, и принятие ответственных политических решений.
Осенью 339 г. Филипп II ввел свои войска в Центральную Грецию, создав непосредственную угрозу Фивам и Афинам. Решающее сражение между Фивами, Афинами и их союзниками, с одной стороны, и македонянами — с другой, произошло 2 августа 338 г. (7 метагитниона по афинскому календарю) недалеко от г. Херонеи (Беотия), в долине р. Кефис. Войска союзников были выстроены так, что их правый фланг выходил к реке, а левый располагался несколько юго-восточнее Херонеи. На правом фланге стояли фиванцы, в центре — коринфские наемники, ахейцы и др., на левом фланге — афиняне. У македонян на левом фланге находились всадники под командованием восемнадцатилетнего Александра. Сам Филипп был на правом фланге, противостоявшем афинянам. Всего с обеих сторон в сражении участвовали по 30 тыс. пехотинцев и 2 тыс. всадников. Основной удар по противнику нанес Александр, вторгшийся во главе македонской конницы в ряды фиванцев. Фиванская Священная дружина во главе с Феогеном была целиком истреблена, и этот успех позволил Александру зайти в тыл к союзникам.
Тогда и Филипп, до того времени отступавший иод ударами афинян, предпринял решительное контрнаступление. Видя себя окружаемыми со всех сторон, афиняне бежали; 2 тыс. их воинов, в том числе и знаменитый оратор Демад, попали в плен [Диодор, 16, 86; Полнен, 4, 2, 2; 7; Плутарх, Алекс, 9; Фронтин, 2, 1, 9; Юстин, 9, 3, 3-11].
Разгромив Афины, Фивы и их союзников, Филипп II стал полновластным хозяином в Греции; прежняя самостоятельность греческих полисов уходила в область исторических воспоминаний. Вместе с погибшими при Херонее была погребена свобода и остальных эллинов, так говорил афинский оратор Ликург [Леокр., 50]. «Рабство» — этим очень точным и емким словом определяли современники то положение, в котором оказалась Греция после битвы при Херонее [Диодор, 16,88, 2].
Эта битва сыграла исключительную роль в биографии Александра. Если раньше он, хотя и управлял в отсутствие отца государством, и даже успешно воевал, все же находился на периферии событий, то теперь, проявив незаурядную решительность и мастерство, своими действиями обеспечил победу и македонское господство в Греции. Его противниками были фиванцы, пользовавшиеся репутацией самых сильных и искусных воинов. Победа при Херонее обнаружила в Александре выдающегося полководца, которому даже в восемнадцатилетнем возрасте было по плечу решение самых сложных военных задач. Все эти качества Александр приобрел, с 16 лет участвуя под руководством отца в политической жизни Македонии, в его борьбе за господство над эллинским миром.
Став после сражения при Херонее фактическим хозяином Греции, Филипп II должен был срочно урегулировать свои отношения с недавними противниками, и в первую очередь с самыми опасными — Фивами и Афинами. Прежде всего он ликвидировал фиванскую гегемонию в Беотии: все беотийские города были объявлены свободными и автономными; повсеместно установлен олигархический режим; демократы изгнаны или приговорены к смерти, а их противники получили возможность вернуться из изгнания. В Кадмее (фиванский акрополь) Филипп разместил македонский гарнизон. Утратили фиванцы и свое положение в Дельфийской амфиктионии. Раньше именно они представительствовали там от имени Беотии, теперь их места в органах управления были переданы Танагре, Платее и Феспиям [Юстин, 9, 4, 6–9; Диодор, 16, 87, 3; Павсаний, 9, 1, 8; 9, 37, 8].
По отношению к Афинам Филипп занял иную позицию. Он, конечно, знал, что там лихорадочно готовятся к продолжению войны, даже предлагают освободить рабов и дать им в руки оружие для защиты города. Осада Афин грозила затянуть кампанию; к тому же она при господстве на море афинского флота не могла быть достаточно эффективной. Поэтому македонский царь должен был нейтрализовать Афины, предложив им максимально почетный выход из войны. В этом направлении он и направил свои усилия. Заметную роль в осуществлении его планов играл Александр. После обмена посольствами мир был заключен на следующих условиях: Афины сохраняли свою независимость и территорию [ср.: Павсаний, 7, 10, 5]; они сохранили также контроль над о-вами Самос, Скирос, Имброс и Лемнос [Аристотель, Аф. пол., 62, 2], где находились афинские колонисты. В результате Афины по-прежнему обладали гарантированным доступом в бассейн Черного моря и занимали важную стратегическую позицию у берегов Малой Азии. Они, конечно, утратили Херсонес Фракийский, но вместо этого приобрели Ороп [Павсаний, 1, 34, 1]. Наконец, Афины получили приглашение вступить в организовывавшуюся Филиппом II Панэллинскую лигу и участвовать вместе с ним в охране свободы судоходства.
В довершение всего Филипп возвратил пленных афинян, не взяв за них выкупа [Диодор, 16, 87, 3; Юстин, 9, 4, 4], и приказал доставить в Афины тела павших при Херонее для погребения на родине. Эту торжественную траурную церемонию Филипп поручил специальному посольству, во главе которого поставил Александра, а также двух своих ближайших соратников: Антипатра и Алкимаха [Диодор, 16, 87, 3; Юстин, 9, 4, 4–5]. Выбор послов ясно показал, какое значение Филипп придает их миссии. И Филипп не ошибся в своих расчетах: народное собрание вотировало предоставление ему и Александру афинского гражданства [ср.: Плутарх, Демосфен, 22; Гиперид, фрагм. 80]. Посольству удалось добиться и важной политической демонстрации в пользу Филиппа: Исократ, стоявший уже на краю могилы, обратился к македонскому царю с письмом, в котором еще раз говорил о необходимости общеэллинского единства и об организации похода против варваров [Письма, 3].
Нет прямых свидетельств того, какую роль сыграло в жизни Александра его кратковременное пребывание в Афинах. Можно только предполагать, что один из прекраснейших городов тогдашнего мира, крупнейший центр интеллектуальной жизни должен был произвести па пылкого, увлекающегося юношу сильное впечатление. Его постоянный интерес к литературе, искусству, науке и философии не мог не сказаться и здесь. Мы вправе думать, что Александр встречался в Афинах с писателями, философами, деятелями искусства. Занятия в Миезе под руководством Аристотеля подготовили его к беседам с ними.
Пребывание в Афинах оказало, по-видимому, существенное влияние и на политическое развитие Александра. Он своими глазами мог увидеть демократию в действии, противоборство сторонников и противников македонской ориентации. Он ясно мог представить себе и степень влиятельности промакедонской партии, и то, насколько сильны ее противники. В Афинах Александр впервые обнаружил и свои качества незаурядного дипломата. Он очень ловко притворился наивным простачком (и этим ввел в заблуждение Демосфена, с презрением относившегося к придурковатому, по его мнению, македонскому царевичу). Подобная репутация должна была успокоить возможных соперников Александра, когда ему придется с оружием в руках отстаивать македонское господство в Греции…
В конце 338 г. Филипп II, желавший придать своему господству в Греции определенные легитимные формы, пригласил все греческие города прислать своих представителей в Коринф. Основной целью Филипп ставил ведение общегреческой войны против Персии и наказание персов за осквернение греческих святынь [Диодор, 16, 89, 2]. В речах Филиппа несомненно было очень много от политической пропаганды, однако последующие события показали, что царь всерьез обдумывал планы завоевательного похода в Азию; новый союз был ему нужен не только как механизм, обеспечивающий власть на Балканском полуострове, но и как инструмент, дающий возможность привлечь все или почти все греческие города к участию в борьбе против общего врага. Никто, кроме Спарты, не посмел ослушаться. В первой половине 337 г. на основе предложений Филиппа были выработаны и приняты единые принципы взаимоотношений между государствами, входящими в Панэллинский союз, а также его организационная структура.
Союзный договор в Коринфе [ср.: Силл., 260 — присяга выполнять условия договора] предусматривал установление всеобщего мира; запрещал какие бы то ни было вооруженные столкновения между его участниками [Юстин, 9, 5, 2]. Последнее условие предусматривало сохранение гражданского мира: запрещались изменение существующего в момент подписания договора государственного строя [Пс. — Демосфен, 17, 10], смертные казни и изгнания, противоречащие существующим законам, конфискация имуществ, переделы земли и отмена долгов, освобождение рабов с целью государственного переворота [там же, 17, 15]; запрещалось также организовывать военные походы изгнанников на родину [там же, 17, 16].
Установление всеобщего мира несомненно должно было создать благоприятные условия для экономического подъема греческих городов, способствовать их объединению против Персии, обезопасить греческие полисы и, разумеется, самого Филиппа от великодержавных претензий со стороны Афин или Фив. Требование сохранять гражданский мир обеспечивало зажиточной верхушке греческого общества возможность спокойно обогащаться и безбоязненно пользоваться нажитым добром. Естественным следствием такого положения вещей являлось сохранение у власти (либо приход к власти в той или иной форме) людей, выражавших интересы этого общественного слоя. Поддержание гражданского мира было немыслимо без похода на Восток, который увлек бы за собой взрывчатые, социально опасные элементы и открыл бы ворота для новой греческой колонизации.
Формально Панэллинский союз рассматривался как объединение свободных и автономных греческих полисов, каждый из которых располагал собственной территорией и самоуправлением [там же, 17, 8]. Территория полиса была неприкосновенной; чужие, в том числе и македонские, корабли могли посещать гавани только с разрешения местных властей [там же, 17, 28]. Гарантировалась также и свобода судоходства [там же, 17, 19]. Города — участники союза были свободны от налогов и повинностей, однако обязаны были выставлять свои воинские контингенты для борьбы против общего врага. Возглавлялся союз гегемоном (вождем), которым, естественно, стал Филипп II [Диодор, 16, 89, 1]; позже, когда подготовка к войне с Персией была уже в самом разгаре, он получил титул стратега-автократора, т. е. самовластного командующего [там же, 16, 89, 3]. Этим актом был подчеркнут специфический характер власти и положения Филиппа как военного предводителя. \ Для рассмотрения текущих дел союза был создан специальный орган — Совет (синедрион) эллинов. й Каждое государство делегировало туда своих представителей [там же, 16, 89, 3; Юстин, 9, 5, 21, а исполнение решений находилось В руках Филиппа.
Создание общегреческого политического организма, который находился целиком в руках Филиппа II, позволило ему перейти к активным действиям против Персии. Панэллинский союз объявил Персии войну [Диодор, 16, 89, 3], и Филипп высадил свои войска под командованием испытанных полководцев Пармениона, Аминты и Аттала в Малой Азии [Юстин, 9, 5, 8]. Они должны были освободить эллинские города от власти персов [Диодор 16, 91, 1]. В конечном счете в Малой Азии предполагалось создать плацдарм для наступления в глубь Персидского государства.
Поход начинался при благоприятных обстоятельствах: пифия дала Филиппу II, выражая несомненно господствовавшие в Греции настроения, оракул, который легко можно было понять как предсказание близкой гибели Персидской державы: «Увенчан лаврами бык, свершается жертвоприношение, есть и тот, кто принесет жертву» [там же, 16, 91, 2]. Позже, с учетом произошедших событий, это пророчество было истолковано совершенно иначе — как предсказание близкой гибели самого Филиппа. В Малой Азии греки встретили воинов Филиппа как освободителей; Парменион и Аттал овладели такими важными пунктами, как Эфес [ср.: Арриан, 1, 17, 11] и Магнесия [Полиен, 5, 44].
Однако Филиппу II не суждено было завершить начатое им дело. В царской семье разразился скандал: Филипп разошелся с Олимпиадой, которую подозревал в супружеской неверности [Юстин, 9, 5, 9], и женился на Клеопатре, племяннице Аттала. Во время свадебного пиршества Аттал, разгоряченный вином, стал уговаривать македонян, чтобы они просили богов породить от Филиппа и Клеопатры законного наследника царской власти. Царь молчал, явно одобряя речи Аттала. Положение Александра и его жизнь оказались под угрозой. Не сдерживая ярости, он закричал Атталу: «А нас ты, гнусная рожа, считаешь незаконнорожденными?», — и с этими словами швырнул в него чашу. Филипп бросился с обнаженным мечом на сына, но споткнулся и упал. Александр овладел собой. Он позволил только язвительное замечание: «Вот этот-то, люди, собирается перейти из Европы в Азию, он, свалявшийся, переходя от ложа к ложу». Столкновение с отцом показало Александру, что, оставаясь при царском дворе, он подвергает себя и мать смертельной опасности. Устроив Олимпиаду на ее родине, в Эпире, Александр укрылся в Иллирии [Плутарх, Алекс, 9; Юстин, 9, 7, 1–7; Афиней, 13, 557d — e].
Филипп, конечно, хорошо понимал, какую грозную опасность представляют для него оскорбленные жена и сын. За Олимпиадой стояли ее эпирские родственники. Александр, очевидно, мог рассчитывать еще и на поддержку иллирийцев, кровно заинтересованных в ослаблении Македонского царства. Вот почему Филипп принял все меры, чтобы утихомирить л обезвредить Олимпиаду и Александра. Внешне, казалось, ему удалось добиться успеха в этом нелегком деле. С помощью коринфянина Демарата, связанного с македонским царским домом отношениями гостеприимства, Филипп уговорил Александра вернуться в Пеллу [Плутарх, Алекс, 9]. Можно было подумать, что царевич обретает при дворе свое прежнее положение. Однако Клеопатра оставалась женой Филиппа, она ждала ребенка, и Александр не мог не ощущать по-прежнему опасности быть устраненным. Для восстановления связей с Эпиром и одновременно для успокоения Олимпиады Филипп решил выдать Клеопатру, свою дочь от Олимпиады, замуж за эпирского царя Александра, брата Олимпиады [Диодор, 16, 91, 4; Юстин, 9, 6, 1].
Но примирение было только внешним: и Александр, и Олимпиада, да и сам Филипп испытывали постоянный страх за будущее и нараставшее с каждым днем ожесточение. Достаточно было любого повода, чтобы эти чувства прорвались наружу. Так произошло, в частности, когда Пиксодар, правитель Карий, желая породниться с царем, предложил свою дочь Аду в жены Филиппу Арридею — сыну Филиппа II от фессалиянки Филлины (родом из Лариссы). Александр и его окружение увидели в этих планах новую угрозу. В неминуемой борьбе за власть после смерти царя сам слабоумный Арридей (в древности ходили упорные слухи, будто Олимпиада сильнодействующими ядами вызвала и постоянно поддерживала у Филиппа Арридея это состояние) едва ли мог быть грозным противником, по за ним стоял бы карийский правитель со своими войском и богатством. Обеспокоенный Александр предложил Пиксодару, чтобы тот выдал Аду не за Арридея, а за него, Александра. Пиксодар согласился: такой зять его устраивал гораздо больше. Но этот проект натолкнулся на ожесточенное сопротивление Филиппа II. Явившись к Александру в сопровождении Филоты, сына Пармениона, одного из близких, как считалось, друзей царевича, он осыпал сына упрекам я запретил ему жениться. Филипп говорил, что Александр, желая стать зятем варвара-карийца, раба персидского царя, показывает себя низким человеком, недостойным тех благ, которые у него имеются. В речах Филиппа проглядывала, конечно, откровенная угроза лишить Александра прав на престол. Насколько опасным считал для себя Филипп неожиданный для него проект женитьбы Александра, об этом свидетельствует тот факт, что он разогнал все окружение царевича, а его ближайших друзей — Гарпала, Неарха, Эригия, Лаомедонта, Птолемея — выслал из Македонии [Плутарх, Алекс, 10]. В дальнейшем все эти люди занимали высокое положение при особе Александра, и весьма вероятно, что на отношении Александра к ним сказалось их поведение во время его конфликта с отцом по поводу карийского брака. Не исключено и другое: отношение Александра к Филоте и его отцу Пармениону определилось уже тогда, когда Филота принял сторону Филиппа II в этом споре. Есть основания думать, что именно Филота донес последнему о замыслах Александра. Не мог Александр забыть, конечно, и родственных связей Пармениона и Филоты с Атталом — своим злейшим врагом [ср.: Руф, 6, 9, 17].
Во время свадьбы Клеопатры, дочери Филиппа II, и эпирского царя Александра знатный, еще совсем молодой македонянин Павсаний убил македонского владыку (336 г.) [Диодор, 93–94; Юстин, 9, 6, 3–8]. У Павсания имелись личные мотивы для такого поступка. Но смерть Филиппа была выгодна прежде всего Олимпиаде и Александру. Она устраняла постоянную опасность, угрожавшую им с момента его женитьбы на Клеопатре, открывала Александру дорогу к власти. Так что представляется весьма правдоподобным, что и Олимпиада, и Александр подстрекали Павсания к убийству, хотя Плутарх и называет подобные слухи клеветой.
Сам Александр, чиня расправу над своими возможными соперниками, а также в своих политических выступлениях уже во время войны с Дарием III пытался изобразить гибель Филиппа II как результат заговора, инспирированного персами [Арриан, 2, 14; Руф, 4, 1, 2]. Однако убийство царя настолько естественно вытекает из внутрисемейного конфликта, что эти утверждения Александра кажутся попыткой снять с себя обвинения в отцеубийстве или подстрекательстве к нему и взвалить вину на чужие плечи.
Гибель Филиппа II открыла Александру дорогу к власти. Однако на этом пути перед двадцатилетним царем стояли другие члены династии Аргеадов, имевшие право на царский венец. По свидетельству Сатира, биографа Филиппа [Афиней, 13, 557b — с], от иллириянки Авдаты у него была дочь Кикнанна, от фессалиянки Ферэи — дочь Тетталоника, еще от одной фессалиянки, Филиппы, — сын Филипп Арридей. Впрочем, слабоумный Арридей не представлял серьезной угрозы и сколько-нибудь сильная придворная клика за ним не стояла, так что его можно было во внимание и не принимать. Олимпиада родила Филиппу сына Александра и дочь Клеопатру, а последняя жена, Клеопатра, за несколько дней до его кончины родила дочь Европу [ср.: Диодор, 17, 2, 3]. Сама Клеопатра (с дочерью) тоже не была опасна, но за нею стоял ее дядя Аттал, уже пытавшийся однажды поставить под сомнение права Александра. По-видимому, от Филы, происходившей из правившей семьи элимиотов, или, возможно, от Меды, дочери одного из фракийских царей, у Филиппа был еще один сын — Каран [Юстин, 11, 2, 3], притязавший на власть. Страшным, смертельным врагом являлся двоюродный брат Александра. Аминта, которого Филипп отстранил от власти. Теперь же многие («вся скрытовраждебная Македония») видели в Аминте законного претендента на царство [Плутарх, О судьбе, 1, 3; Руф, 6, 9, 17]. Опасными соперниками, пользовавшимися поддержкой враждебных Александру группировок, были сыновья линкестийского царя Аэропа — Аррабай, Геромен и Александр.